Неизвестный Алексеев. Неизданная проза Геннадия Алексеева - Геннадий Алексеев

И он делал своё дело достойно. И он погружался, отдавался, всё бросал и всё забывал. И теперь уже было непонятно – дело при нём или он при деле. Дело было явно выше его самого. Он смотрел на своё дело снизу вверх, он перед ним благоговел, он перед ним преклонялся. И вспоминая о тех временах, когда он томился без дела, когда не было у него настоящего, стоящего дела, он спрашивал себя: как же я мог существовать без дела? Как же я мог бездельничать так долго? Как же я мог годами валять дурака, бить баклуши и считать ворон? И было ему это удивительно.

Признаться, обретённое им важное дело доставляло ему не только радости, но и печали. Из-за него, из-за этого самого дела, Д. лишился жены. Жена его, женщина привлекательная, неглупая, но, пожалуй, слишком практичная, сразу же стала относиться к делу настороженно. Оно казалось ей странным и вовсе необязательным. Оно казалось ей бесперспективным. Оно казалось ей блажью и даже глупостью. Вокруг все занимались другими делами, вполне серьёзными, несомненно, нужными и, без сомнения, благодарными. Дело Д. представлялось ей совершенно неблагодарным. «Вот, – говорила она, – Шушканцев поступает в аспирантуру. Года через три будет защищаться. Перед ним откроются перспективы, дали и горизонты. А Чурилин уже защитился. Перед Чурилиным всё это уже открылось, Чурилин на коне, Чурилин скачет в гору. Скоро он будет на вершине. Все ему уже завидуют, а после начнут прямо-таки помирать от зависти. А Голованов нашёл своё счастье в административной деятельности. Он уже поглядывает на всех с усмешкой, он уже знает себе цену. К нему же за неделю на приём записываются. А Кузовлев? Ты погляди, погляди на Витьку Кузовлева! Он же твой ровесник! А к нему уже вообще не подступиться! Я недавно на улице ему кивнула, а он прошёл, будто и не заметил. Прошёл несколько шагов и уселся в машину с шофёром. А ты, бедненький, отыскал себе дельце по вкусу. Тюфяк! Ты же способный мужик! Да если бы ты захотел!.. Но почему-то не хочешь.

Я согласна, что у каждого содержательного мужчины должно быть хобби. Это понятно и даже полезно – отвлекает от всяких глупостей. Но ты же всё забросил! Всё позабыл! От всего отрёкся! Ты спишь на работе, а по ночам торчишь за своим столом, трудишься! Ну развлекайся своим делом, забавляйся им на досуге! Но надо ведь заниматься и чем-то путным! Надо иметь какую-то цель! Жизнь такая малюсенькая, такая коротенькая и такая непостоянная – сегодня она тебе улыбается во весь рот, а завтра повернётся к тебе задом по-хамски. А ты живёшь безо всякой цели, как пташка божия, как щегол, как снегирь, как дрозд, как дятел. Хотя мог бы многого достичь. Тебе это ничего не стоит. Ведь все эти Шушканцевы, Чурилины, Головановы и Кузовлевы в подмётки тебе не годятся! Ведь это же всё бездари, недоумки, мелочь, серость, мусор!»

Так говорила Д. его умница жена, пытаясь оградить его от опасного своей очевидной бесполезностью и совершенно непонятного ей дела, надеясь спасти его, пока ещё не поздно. Но было уже поздно. Дело захватило несчастного Д. целиком. Он беспомощно барахтался в объятиях дела. Убедившись в этом и осознав, что её борьба уже бесполезна, что она уже окончательно проиграна, жена подала два заявления – одно на развод, а другое на размен квартиры. В заявлении на развод жена написала: «По причине прискорбного расхождения взглядов на жизнь». В итоге Д. остался без жены, но со своим злосчастным делом в однокомнатной квартирке. Чтобы не очень тосковать в минуты отдыха, Д. купил аквариум и поселил в нём длиннохвостых водяных красавиц. Друзья говорили ему: «Ты псих. Променял умную жену на глупых рыбёшек. Ты идиот. Ну сказал бы ей, что будешь наслаждаться своим делом понемножку, не каждый день, изредка. Ну наврал бы ей что-нибудь, успокоил бы её как-нибудь, обнадёжил бы её чем-нибудь! Ты же не дурак! Свихнулся ты на своём деле!» И друзья, конечно, были правы. Правда, кое-кто из друзей подумал: «Есть у него какой-то расчёт, какой-то тайный замысел, какая-то идея. Он ведь и впрямь не дурак. Темнит он что-то, недоговаривает, хитрит. Не зря он небось взялся за такое гигантское, замысловатое дело». Но вслух произнесено это, разумеется, не было. И эти мудрые друзья решили подождать – что из этого получится и чем это закончится. Д. усердно делал своё дело, а друзья терпеливо ждали. А время шло, время, естественно, не желало останавливаться. Бывшая супруга Д. второй раз вышла замуж, кстати, за неприступного Кузовлева. Она ездила в машине с шофёром. Она родила Кузовлеву отличного, необычно удачного сына. Сын уже подрос, ему недавно исполнилось два года. Он ездил в той же машине с шофёром. Кузовлев обрёл ещё большую неприступность. При упоминании его громкого имени все вспоминали о крепости Измаил, хотя о Суворове почему-то не вспоминали. А бедолага Д. всё корпел над своим дурацким делом, изумляя всех своим сверхъестественным упрямством. Кто-то пустил слух, что Д. тронулся, что в голове его завелись тараканы. Но многие отказывались в это поверить. Кое-кто пытался вступаться за Д. Кое-кто говорил, что жена Д. оказалась пустенькой бабёнкой, что Д. она никогда не любила, и это даже хорошо, что она оставила Д. Он может теперь без помех делать своё любимое, хотя никому не понятное пока ещё дело. Но таких было мало. А время всё двигалось. И однажды бывшая жена приехала к Д. на уже трижды упоминавшейся казённой, внушительных размеров машине вместе с двухлетним очаровательным мальчуганом. И она ввела мальчугана за руку в комнату несчастного, одинокого Д. И она сказала сыну: «Этого дяденьку зовут Д.». И мальчуган подал растерявшемуся Д. свою пухленькую, с перевязочками, ручонку. А после он бросился к аквариуму и стал жадно разглядывать рыбок. И Д. говорил ему: «Погляди – вот эту зовут Амалией, а эту – Сильфидой, а эта, голубенькая, с пятнышком на плавнике – Поликсена. Правда, красивая?» И мальчик захныкал: «Хочу эти-их рыбок!» И Д. сказал: «Я куплю тебе точно таких же!» А бывшая его жена произнесла: «Я сама куплю ему рыбок. Но ты, Д., сущий болван. Ведь этот ребёнок мог бы быть твоим!» А Д. помолчал и возразил: «Нет, этот ребёнок не мог бы быть моим. Моим мог бы быть другой ребёнок». И сбежавшая от него супруга тогда промолвила: «Не цепляйся к словам. Ты прекрасно знаешь, что я хотела сказать! Вот всегда ты так!»

Когда визит был окончен, Д. долго сидел у аквариума. Рыбки, подплыв к нему поближе, сочувственно таращили свои и без того выпуклые глаза и участливо помахивали своими неописуемыми хвостами. «Да, – думал Д. с грустью, – конечно, рыбки не могут заменить красивую умную жену и чудесного ребёнка».

Вообще-то грандиозное дело Д. близилось к завершению. Понимая это, Д. уже предвкушал радость окончания и свой триумф. Триумф, на котором, естественно, никто не будет присутствовать и о котором, вероятно, не узнает никто, кроме рыбок да, может быть, уже упоминавшегося соседского кота, который нет-нет да и заглядывал к Д. в его присутствии. При этом Д. всегда брал его на руки и, крепко держа, подносил к аквариуму. И кот поедал глазами всех четырёх красоток одну за другой, и нос у него становился ярко-розовым, а усы его нервно подёргивались, а глаза горели адским зелёным огнём. Совершенно очевидно, однако, что Д. делал это не для того, чтобы помучить кота, а для того, чтобы кот подружился с рыбками.

Д. сидел за столом, подперев голову руками. В последние дни дело его почти не двигалось, почти стояло. Работа затормозилась. Д. уже вышел на последнюю, финишную прямую, но скорость вдруг резко упала, дыхание ухудшилось и ноги отяжелели. Нечто подобное испытывал он когда-то в юности, бегая в составе школьной команды на средние дистанции. В горле вдруг начинало свистеть, пот заливал глаза, под ложечкой давило, воля к победе улетучивалась, и на всё уже было наплевать. Однажды он не выдержал и перешёл на шаг. Друзья по команде схватили его под руки и потащили к финишной ленте – надо было добежать любой ценой. Но сейчас друзей поблизости не было. Он бежал один, и тащить его к финишу было некому. Сегодня было воскресенье. Сегодня он мог бы недурно потрудиться. Но с утра как-то не работалось, и он поехал на свалку, где давно уже не бывал, надеясь, что она вдохновит его и даст силы для последнего рывка. И как назло – эта старуха и этот конец света, будь он проклят. Д. сидел за столом и по привычке ощупывал сквозь кожу свой череп. Он всегда делал это с удовольствием, пытаясь представить, как будет выглядеть его голый череп после смерти. Иногда у него возникало страстное желание подержать в руках свой гладкий белый череп, поглядеть в его пустые, тёмные глазницы, потрогать зубы и челюсть… В этом было нечто декадентское, противоестественное, нездоровое. Д. понимал это, но желание не исчезало. И Д. продолжал ощупывать свой, пока ещё покрытый кожей и волосами, пока ещё не обнажённый и не страшный череп. Мысли о светопреставлении не покидали его.