Пока Париж спал - Рут Дрюар

– Мои родители в Америке.

– Ты так думал все это время. Но теперь мы знаем, что они во Франции.

– Нет! Мои настоящие мама с папой в Америке.

– И однажды ты вырастешь и сможешь поехать туда сам и навестить их, но сейчас ты должен дать шанс новой жизни. Это такая чудесная возможность: ты можешь выучить французский язык, узнать свою историю, открыть для себя другую культуру…

– Но я не хочу. Мне здесь не нравится.

Директор чешет голову и смотрит на меня так, будто пытается придумать что-то. Может, думает о том, как мне тяжело. Мне кажется, он может понять больше, чем инспекторы или психолог, с которым я говорил. Никто из них в действительности так и не понял, что я американец, а не француз.

– Ну, хватит историй на сегодня, – он смотрит на часы, – давай лучше подумаем о будущем. Для лучшего будущего мы должны дать молодым образование, не так ли? Давай-ка займемся этим.

Он такой же, как все. Он не поможет мне. Я вытираю лицо и говорю себе, что однажды я вернусь домой, в Америку. Клянусь.

– Пойдем, я познакомлю тебя с классом, – говорит директор.

Когда мы заходим в аудиторию, дети сидят за отдельными деревянными столами. Они встают.

– Bonjour, Monsieur Leplane, – хором говорят они и садятся обратно.

Учительница – это женщина с длинными темными кудрявыми волосами и смуглой кожей. Она улыбается мне своими темными глазами, которые напоминают мне маму. Затем кладет руку мне на плечо и ставит перед классом. Я не знаю точно, что она говорит, когда представляет меня, но слышу «Les États-Unis», а это значит Америка. Дети смотрят на меня оценивающе. Они не улыбаются, поэтому я тоже не улыбаюсь.

Меня сажают рядом с парнем, которого зовут Зак. К моему облегчению он улыбается мне, когда я сажусь рядом. Кажется, он неплохой, со своей широкой улыбкой и щелью между передними зубами.

– Я наполовину американец, – шепчет он, – держись меня.

Наконец-то мне будет с кем поговорить.

Учитель находит у меня в пенале stylo plume и кладет в мою руку. Зак позволяет списать у него, но писать приходится много, и рука начинает болеть. Я чувствую, что на среднем пальце появляется мозоль.

Когда звенит звонок на перемену, я иду за Заком на игровую площадку.

– Мой отец американец, – говорит он, когда мы выходим на улицу. – Он встретил мою маму, когда американские солдаты пришли освобождать Париж. Спрыгнул с грузовика, когда увидел ее в толпе, и поцеловал, все американские солдаты целовали французских девушек. – Он засмеялся, – Мама сказала, что они были так рады освободиться от нацистов, что целовали их в ответ.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто улыбаюсь.

– Это было в 1944-м, а я родился в 1945-м, – гордо произносит он.

Значит, он на целый год младше меня. Думаю, меня отправили в класс на год младше из-за моего французского.

Мне сильно хочется в туалет, а ноги снова чешутся.

– Мне надо в туалет.

Зак смотрит на меня несколько секунд, прежде чем ответить.

– Он вон там, – указывает на небольшое бетонное здание.

Я бегу туда. Внутри стоит группа мальчишек. Они точно устроят мне проверку. Я задираю голову и избегаю их презрительные взгляды, когда прохожу мимо. Двери в кабинки открыты, и можно увидеть, что вместо унитазов там дырки в полу. Ничего, говорю я себе. Мне очень надо сходить, я терпел все утро. И еще хочется почесать ноги. Я захожу в одну из кабинок, но на дверях нет замков, а внутри пахнет какашками. Меня начинает тошнить, и внезапно в туалет уже не хочется. Я просто хочу выбраться наружу, но мне приходится снова идти мимо мальчишек. Я совершаю роковую ошибку и смотрю на них.

Они начинают свистеть себе под нос. Я не знаю, что делать.

Один из них со всей силы толкает меня в кабинку. Мои ноги скользят, и я начинаю падать, но выставляю руки вперед и упираюсь в стену. На ощупь она склизкая. К горлу опять подступает тошнота, и я слышу, как они смеются у меня за спиной.

Затем звенит звонок, и они убегают. Я пытаюсь подавить тошноту. Резким движением сдергиваю штаны как раз тот момент, когда моча начинает стекать вниз по ногам.

Когда я возвращаюсь в класс, все молча пишут что-то. Учительница улыбается мне и указывает на место.

– Ты что потерялся? – шепчет Зак, когда я сажусь.

Я киваю. Не буду плакать. Не буду.

Мне еще много предстоит переписать у Зака, и я предаюсь этому скучному занятию. Спустя какое-то время звонок звенит снова.

– Увидимся после обеда, – говорит Зак, когда мы выходим из класса.

– Что?

– После обеда, – повторяет он.

Мы что, ходим обедать домой?

Ненастоящая мама стоит с настоящими матерями у ворот. Она высматривает меня в толпе. На ее длинной шее выступают вены. Я опускаю голову и теряюсь среди детей. Можно пригнуться и убежать! Решив оставить это интересное наблюдение на потом, я позволяю ей забрать меня, как забирают всех остальных детей.

По пути домой мы заходим в пекарню, чтобы взять багет. Взяв его из рук у продавщицы, по пути домой я отрываю от кусочки и кладу их себе в рот.

Я жду, когда Ненастоящая мама рассердится на меня, но она только дотрагивается до моего плеча и спрашивает:

– Tu as faim après l’école, n’est-ce pas?[17]

Она думает, что я проголодался, но это не так. Я просто хочу ее разозлить. Дома я сразу бегу в туалет в коридоре и скручиваюсь над дыркой в полу. После этого мою руки, поворачивая квадратное мыло в ладонях снова и снова, пока в них не образуется облако пены. Я чувствую, что мыло становится все меньше и меньше.

– Сэм, – зовет меня Ненастоящая мама. – Ça va?

Я соединяю ладони, и мыло выскальзывает на пол. Я ставлю на него ботинок и давлю его, а затем вожу по всему полу, чтобы он стал скользким. Выхожу из туалета с мылом, прилипшим к подошве ботинка. Размазываю его по полу, пока иду на кухню. Эти гадости помогают мне чувствовать себя немного лучше, поэтому я их делаю. Раньше я никогда не делал ничего подобного, даже не думал об этом.

Ненастоящая мама смотрит на пол, и я знаю, что она заметила грязь, которую я развел. Надеюсь, она накричит на меня. Не знаю, почему, но мне очень хочется ее разозлить.

– Enlève tes chaussures, Sam[18]. – Она нагибается и развязывает мне шнурки. Я пялюсь ей в затылок и думаю, сколько мне, по ее мнению, лет. Четыре?

Я позволяю ей снять ботинки с моих ног. Ненастоящая мама притворяется, что не замечает в них мыла. Когда она поднимает глаза, я вижу слезы в ее зеленых глазах. Она моргает и пытается выдавить улыбку, но я знаю, что на самом деле ей хочется плакать. Из-за этого мне становится плохо. Очень плохо. Без лишних слов я следую за ней на кухню. Она нарезает остатки багета и кладет их в корзину для хлеба. Затем она достает миску с тертой морковкой и кладет ее тоже на стол.