Человек отовсюду - Александр Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, и мне довелось полежать две недели в инфекционном отделении с сыпью на безобразно отекшем теле и сильным жаром. На мое счастье, я подцепил всего-навсего болотную водянку, одну из самых известных и безобидных твердианских хвороб, а в госпитале имелся запас сыворотки. Подцепи я пятнистую горячку, мои шансы переселиться на тот свет оценивались бы неизмеримо выше.
Изо дня в день я картографировал недра, а вечерами возился с геолокатором. Мне он не нравился – удобная модель для Земли, но не для Прокны. На Земле нет живых болот и нигде не сыщешь такого количества рудных жил, набитых редчайшими минералами. Когда прибыли модули, заказанные мною в метрополии, я собрал и отладил свой собственный геолокатор. Он был тяжел, неудобен, ненадежен в работе и вообще имел больше недостатков, чем достоинств. Зато с его помощью я мог просвечивать кору Прокны на значительную (коллеги насмехались: избыточную) глубину.
Сначала насмехались, а потом обзавидовались. Когда я состряпал и послал наверх докладную о моем нечаянном открытии, в Межзону прибыла команда ученых с Земли. Открытие радиоактивного горизонта подтвердилось, мне отвалили премию и стали поручать съемку менее гиблых участков. Меня начинали беречь. Из расходного материала я мог превратиться во что-то более ценное.
К чему и стремился.
Помощники мне достались неплохие. Водитель катера знал свое дело. Охранник – тоже. Я работал с ними уже месяц и был доволен. На них почти не приходилось орать.
– Много еще на сегодня? – спросил водитель.
– Нет. Еще одна точка. – Я вывел ему на монитор координаты.
Он присвистнул.
– Ого! У самой границы. Или… может, даже за ней, а?
– За ней, перед ней… какая нам разница? – Я вдохнул мошку, закашлялся и сплюнул в болото. – Кто ее видел, эту границу?
Аргумент возымел действие. Граница в сельве – понятие достаточно условное. Она ничем не обозначена. Ни с этой, ни с той стороны практически нет систем слежения за низколетящими целями, да и те, что есть, практически бесполезны. Теоретически можно нарваться на патрульный катер – практически же вероятность этого невелика. Я принимал ту игру, которую мне навязывали. Если для пользы дела нужно что-то нарушить – нет проблем, Винсент Менигон нарушит. У него нет пиетета к писаным правилам. Он вообще с Тверди и плевать хотел на метрополию с ее лукавой политикой и всегдашним паскудством. Он еще не забыл, как в своем родном мире убивал землян.
Ко мне присматривались, я это чувствовал. За охранника я не мог поручиться, а водитель – наверняка. Тем лучше.
– Не возражаешь?
Я пил местное пойло в единственном в Санта-Рите питейном заведении. Для второго там просто не было места. Не самый маленький поселок Преисподней угнездился на острове в живом буро-зеленом море, и половину времени его обитатели тратили на то, чтобы отвоевать у сельвы еще немного твердой земли. Выжигали и бетонировали, строили дамбы против приливов. Добывали руду. Добывали энергию для переработки руды и для мощных излучателей, развернутых в сторону сельвы. Сыпали в жижу пустую породу и шлак. Административное здание, шахта, помещения для персонала, несколько казарм, лупанарий с дефектными замученными моделями, полицейский участок, посадочная площадка для вертолетов, катеров и летающих платформ да еще пивнушка, где драли втридорога за несусветную местную дрянь и где посетители обращали мало внимания на шнырявших под ногами насекомых размером с ботинок, – вот и вся Санта-Рита. Пивнушка, естественно, снискала славу единственного оазиса.
Я редко бывал в нем. Однажды поучаствовал в драке и сломал одному хмырю руку – не хотел, а пришлось, потому что это входило в образ. К тому же хмырь никак не хотел отдавать заточку, не всадив ее предварительно мне в брюхо. Упрямый какой. На словах мне грозили расправой, но никто так и не сунулся. Обычно я выпивал в гордом одиночестве одну-две стопки и уходил. Никто не стремился составить мне компанию, даже мой водитель. Сегодня он впервые попросил разрешения подсесть ко мне за столик. Впрочем, уже после того как сел.
– Эй, стакан крепкого и ужин!
Именно так – ужин. Заведение не баловало посетителей разнообразием меню.
Он выпил и начал разговор – осторожный такой разговор, обиняками. Спросил, не надоело ли мне рисковать, когда можно было бы вести съемку с антиграв-катера, зависшего на стометровой высоте, куда никакое растительное щупальце не достанет. Я ответил утвердительно. Тогда он заговорил о том, как следовало бы поставить дело, не будь администрация связана по рукам и ногам скудостью поставок техники из метрополии и обилием приказов и циркуляров оттуда же. Я слушал, иногда вставляя собственные соображения:
– Нет, не так. Осушение всего района – это утопия. Я уже слыхал об этом прожекте… Один дурак сто лет назад выдумал – теперь за ним все повторяют как попки… Не получится. Нужно осушать локальные участки над жилами. Нужно строить дамбы из промороженных насквозь участков болота. Нужна только энергия и кое-какое оборудование, а хладагента у нас в атмосфере больше, чем требуется. Вот, например, так… – Под моим пером на грязной салфетке рождались смелые планы. – Далее, добыча металлов непосредственно из болотного субстрата. В нем чего только нет. Пока что работает одна экспериментальная установка на ионообменниках, и работает плохо. Можно повысить извлекаемость до восьмидесяти процентов…
– Ты бы взялся?
– Я-то? Не смеши. Капиталовложения окупятся только лет через десять-пятнадцать. Кто вложится в это дело? Метрополия? – Рассмеявшись, я скомкал салфетку и швырнул ее на пол. – Ее вроде все устраивает…
– А если перестанет устраивать?
Я только фыркнул и махнул рукой – мол, не витай в облаках, фантаст, спустись вниз. Мой собеседник сменил тему – понизив голос, принялся расспрашивать меня о твердианской революции и партизанской войне. Я рассказывал, все более увлекаясь, – это входило в образ. Потом вроде опомнился и скривился: старое, мол, дело, что о нем вспоминать…
– Но ведь вы победили?
– В какой-то мере…
– И метрополия сейчас активнее инвестирует в Твердь, чем раньше, не так ли?
– Пожалуй…
– Вот тебе и ответ. – Подмигнув на прощание, он ушел, подобрав по пути с пола мою скомканную салфетку.
Я мысленно поздравил себя с первой, пока еще очень осторожной поклевкой. Дождался.
В течение месяца состоялось еще несколько бесед в том же роде. Я никуда не торопился, мой вербовщик тоже не форсировал. Ко мне все еще приглядывались… но кто? Верхушка администрации? Или заговор зреет в среднем звене? Или это не заговор вовсе, а так, тихое брожение, самая первая попытка сколотить оппозиционную группу?
Я делал вид, что не понимаю осторожных намеков, а в ответ на более прозрачные намеки насчет того, что новейшая история Тверди может повториться на Прокне, бурчал:
– Глупости! У кого это мозги перегрелись? Твердь – это одна страна, один народ. Культура, традиции и все такое. Только аборигены, почти никаких контрактников. А здесь? До черта якобы самоуправляемых территорий, вдобавок грызущихся друг с другом, никто не укоренен как следует, все только и ждут, когда кончится их срок, дни считают… Какие такие восстания-революции, какое самоопределение? Кому оно надобно? Кто по доброй воле захочет здесь остаться?