Ты только попроси. Или дай мне уйти - Меган Максвелл

До вечера Эрик не разрешает мне вставать с постели, а на следующий день снова настаивает, чтобы я оставалась в кровати. До полудня я сдерживаюсь, как могу: смотрю вместе с Симоной «Безумную Эсмеральду», общаюсь с подружками в «Фейсбуке», но к вечеру не выдерживаю и, когда Флин возвращается из школы, встаю к нему. Увидев меня на кухне, Эрик меняется в лице. Ему не нравится, что я пришла прежде, чем он успел мне разрешить. Нахмурившись, выпаливаю:

– Отдых – это спокойствие, а не валяние в постели двадцать четыре часа в сутки. Поэтому не подвергай меня стрессу и не нервируй меня, понятно?

Он не отвечает – сдерживается. Когда же час спустя я снова бросаюсь в туалет, Эрик берет меня на руки, когда я выхожу.

– Малышка, в кровать, – говорит он.

Я протестую, но тщетно. Он все равно относит меня в постель.

Последующие дни похожи один на другой. Отдых, отдых и еще раз отдых.

Неделю спустя я сыта по горло этим отдыхом.

Мои родные узнают от Эрика о случившемся. Папа сразу же намеревается приехать в Германию, чтобы поухаживать за мной. Я с трудом убеждаю его, что в этом нет необходимости. Мне жутко хочется увидеть и обнять его, но знаю, что сойду с ума, если вокруг меня будут носиться со своими заботами все трое: он, Ракель и Эрик. Ну уж нет.

В итоге папа и Ракель звонят мне каждый день. По их голосам я понимаю, что им спокойнее, когда они слышат мой смех.

Из Мексики звонят Декстер и Грациэла, и я всем сердцем радуюсь, узнав, что у них все хорошо. Грациэла рассказывает, что Декстер спит с ней каждую ночь и раструбил на весь мир, что она – его невеста. Представить не могу, как, наверное, обрадовалась его мама.

Со временем Эрик, похоже, понимает, что я сыта по горло лежанием в кровати, и разрешает мне перемещаться на диван в гостиную и обратно. Это прорыв!

Он не собирается разрешать мне больше, пока я снова не побываю у гинеколога. Отказывается также позволять себе больше, чем нежные ласки и поцелуи. Вначале мне это даже нравилось, но теперь – нет. Это уже раздражает.

Мы много разговариваем о Медузе. Будет ли это смугляночка? Или это будет блондинчик? Он в ужасе оттого, что я называю ребенка Медузой, но все же сдается, понимая, что я говорю это с любовью и что не могу называть это живое существо во мне иначе.

Каждую ночь в нашей уютной спальне Эрик целует мое пузико, и я начинаю дурачиться. Он такой классный! Эрик источает столько любви каждой своей клеточкой, что я постоянно сияю улыбкой.

Однажды вечером, когда мы лежим вдвоем в постели, уже немного подурачившись, я обнимаю его и шепчу:

– Я хочу тебя.

Эрик улыбается и дарит мне невинный поцелуй в губы.

– И я тебя, любовь моя, но мы не должны этого делать.

Знаю. Он прав. Но, горя желанием, шепчу:

– Нет необходимости, чтобы ты входил в меня…

Поднимаясь с постели, он отходит подальше.

– Нет, любимая. Лучше не испытывать судьбу. – На моем лице, наверное, все написано, потому что он добавляет: – Когда твой врач даст нам разрешение, все вернется в норму.

– Но, Эрик… Еще две недели до визита к гинекологу.

Забавляясь моей настойчивостью, он открывает дверь и, прежде чем выйти из комнаты, произносит:

– Значит, осталось совсем немного. Нужно лишь подождать.

Когда я остаюсь одна, то разочарованно вздыхаю. Из-за восставших гормонов я жажду секса, и теперь ясно, что этой ночью у меня его не будет.

Проходит время, и Эрику снимают гипс. Я счастлива, а он – еще больше. К нему вернулись свобода движений и независимость, и это настоящее облегчение.

Однажды вечером, после моей трехчасовой сиесты, Эрик будит меня, осыпая тысячей поцелуев.

Я в восторге. Прильнув к нему, начинаю свою атаку, но он останавливает меня:

– Нет, малышка… Мы не должны.

От этих слов я окончательно просыпаюсь и ворчу. Эрик улыбается и, взяв меня на руки, говорит:

– Пойдем. Мы с Флином хотим тебе кое-что показать.

Он спускается со мной по лестнице, но я продолжаю дуться. То, что у нас нет секса, меня убивает. Но когда он открывает двери гостиной, я таю, растроганная увиденным.

Мой маленький смурф-ворчун восклицает:

– Сюрприз! Скоро Рождество, и мы с дядей нарядили дерево желаний.

Когда Эрик опускает меня на пол, я закрываю рот руками и, не в силах сдержаться, плачу. Плачу как дура перед удивленным Флином, который ничего не понимает. Эрик сразу же усаживает меня на диван.

Передо мной стоит рождественская красная ель, та самая, из-за которой в прошлом году было столько споров. Не прекращая плакать, показываю на нее рукой. Мне хочется поблагодарить их и сказать, какая она красивая, но мешают слезы. И тогда мой мальчик говорит:

– Если тебе не нравится, мы можем купить другую.

Из-за этого я начинаю еще сильнее рыдать. Я плачу, плачу и плачу.

Эрик, чмокнув меня в макушку, поворачивается к племяннику и объясняет:

– Джуд не хочет другую. Эта ей нравится.

– Почему тогда она плачет?

– Потому что из-за беременности она стала очень сентиментальной.

Мальчик смотрит на меня и выпаливает:

– Ну и скукотища.

Они сделали для меня нечто удивительное, прекрасное и волнующее, и я не могу остановить слезы. Когда представляю, как мои мальчики сами украшали для меня елку, по телу бегут мурашки. Это трогает меня до глубины души.

Эрик наклоняется ко мне. В отличие от Флина, он понимает, что со мной происходит, и, вытирая бегущие по моему лицу слезы, говорит:

– Мы с Флином знаем, что это твое любимое время года, и хотели сделать для тебя сюрприз. Мы знаем, что тебе больше нравится это дерево, чем обычная елка, которую очень долго выращивают, и посмотри, – он показывает на маленькие листы бумаги на столе, – ты должна на них написать свои желания, чтобы мы могли повесить их на дерево.

– А вон те другие листочки, – продолжает Флин, – они ждут, когда приедет вся семья и напишет свои пожелания, и мы тоже развесим их на дереве. Как тебе эта идея?

Глотая слезы, киваю и еле слышно произношу:

– Это превосходная идея, мой милый.

Мальчик хлопает в ладоши и обнимает меня. Видя, как мы любим друг друга, Эрик кивает, и я читаю по его губам: «Я тебя люблю».

На следующий день мы едем в больницу на консультацию к Марте. Пришло время проверить зрение Эрика. Сначала он отказывается брать меня с собой, потому что мне нужно отдыхать. Но сдается, когда я заряжаю ему в голову туфлей и кричу, что все равно поеду, с ним или сама, следом, на такси.

Его глаза до сих пор залиты кровью. Их состояние не улучшается ни от лечения, ни со временем. Посоветовавшись с коллегами, Марта решает назначить на 16 декабря операцию, чтобы дренировать кровь.