Выход А - Евгения Батурина

И у нас с тобой отношения. Маленькие и новые, но хорошие. Посмотри, все твои люди – за меня. Твой лучший друг приходит ко мне есть фрикадельки. Твой папа живет в моей квартире. Твоя дочь с недавних пор сама просит меня заплести ей три косички, и я на радостях заплетаю четыре. Твой звукоинженер учит моего брата. Твои ялтинские подопечные каждый день пишут мне «ВКонтакте». Анна Иосифовна зовет меня Мадленкой, а Дора Иосифовна поит лавандовым рафом. Лейсан – твое прошлое, в котором все бесконечно страдали. Таня – твое слабое место. А я могу быть сильным. Могу быть будущим. И ты не потеряешь меня, если просто скажешь чуть больше, чем «я подумаю».

Ты многое мне рассказываешь, потому что не боишься, знаешь, что я не ударю по больному. Да просто нам интересно вместе, и чувство юмора у нас похожее, и кофейники.

Черт побери, ты нарисовал мне ежа! А это уже серьезно.

Я все-таки заставила себя выйти на «Курской» после нескольких колец ада. Поднялась наверх и поняла, зачем так долго пробыла в метро. Надеялась, что за это время он подумает, одумается и позвонит мне или напишет.

Достала телефон. Там были и сообщения, и пропущенные вызовы. От мамы, от Кузи, от Жозефины, от Илюхи, от тети Иры, от банка, от Марины Игоревны из «Бурато», от Марины Подоляк из Ялты. От Гоши – ничего.

Я вошла в темную квартиру.

Мне не с кем было там поговорить. Кузя еще маленький. Горан – отец Гоши. Мамы и Жозефины нет. Илюха есть – по воскресеньям он часто ночевал в сычевальне, якобы усиленно готовился к ОГЭ. Но Гоша – его герой, второй после звукоинженера Хана, а герои должны оставаться таковыми, даже если делают неправильный выбор.

Я открыла дверь в мамину комнату. Моя соседка Маша все еще спала там, только плед сполз на пол. Надо же. У меня целая жизнь прошла, а она спит.

Я осторожно села на край кровати. Поправила плед. Маша завозилась и сладко вздохнула.

– Интересный у нас получился День влюбленных, Машенька, – сказала я тихо.

И пошла расшифровывать интервью певицы Леи – меня просили прислать его пораньше.

А я говорю, не реви!

За три дня до своего тридцатилетия я стояла на Малой Пироговской улице, в здании педагогического университета, прислонившись к красивой колонне, и дико злилась на маму.

Мы договорились встретиться у нее на работе. Мама позвонила мне утром, сказала, что ее одолевают сомнения по поводу свадебного наряда, и развеять их она может только в моей компании и только между второй и третьей парами.

С невестами нельзя спорить, даже если они тебе мать. Я покорно приехала, прорвалась через охрану внутрь, встала у колонны. И эта женщина опаздывала уже на полчаса.

Кругом бурлила студенческая жизнь. Рядом со мной компания девчонок жаловалась друг другу на зверства преподавателей.

– Я уже три раза ходила сдавать Яворскую! – почти плакала одна, с бритым виском, а две другие сочувственно кивали. – Она сказала, что пока не прочитаю «Тошноту», зачет не поставит. А меня тошнит от «Тошноты». И от Яворской!

Яворская – это, между прочим, моя мама. И «Тошноту» она меня заставила прочитать в 10-м классе. Правда, на спор – утверждала, что я ничего не пойму, и была не права: я поняла, что Сартра больше никогда читать не буду. Сочувствую девочке с бритым виском.

– Привет, – мама наконец-то спешила ко мне, раздвигая поток студенток. Мальчиков в педагогическом университете было ощутимо меньше.

– Здравствуйте! – заискивающе поздоровались с ней девочки, особенно та, которую тошнило от Яворской.

– Добрый день, – ответила она им преподавательским голосом, а меня молча потащила к выходу.

Пальто она надела уже на улице. И не стала застегивать – светило солнце, начиналась уверенная февральская оттепель.

– Ох, вроде перезимовали! – с удовольствием выдохнула мама. – Только птички не поют.

– Дома у меня поют, – уверила я. – Попугай выучил пару песен Nirvana, спасибо Илюхе. Только язык знает плохо и вместо Here we are now поет что-то типа «эй, Рианна!». Илюха безутешен и обзывает попугая попсовиком.

– А он что? – Мама все блаженно улыбалась солнышку.

– Отвечает – тьфу на тебя. Очень убедительно, кстати, плюется. Только ты заканчивай свои поклоны солнцу, за Кузей уже надо ехать, плюс Марина Игоревна из «Бурато» просила к ней зайти, и мне уже страшно. Где твой свадебный наряд?

– Дома, – беспечно ответила мама. – В Белогорске.

– Э-э? – уточнила я, чувствуя, как к горлу подступает ярость.

Но маму моя ярость не впечатлила.

– Наряд в Белогорске, – повторила она. – Проблема в другом.

– А-а. И? – продолжала я перечислять гласные звуки.

– Во-первых, у нас будет тамада.

– Да хоть два. Это ты по телефону могла рассказать.

– …тамада-женщина. Идет в комплекте с рестораном. Обещают, что очень интеллигентная и не заставит никого прыгать в мешках, – гарантировала мама.

– Решено, мешок оставляю дома!

– …во-вторых, кстати, о мешке, хотела узнать, есть ли у тебя платье, – мама как образцовый преподаватель не реагировала на псевдоостроумные комментарии студентов и попытки себя перебить.

– Да, есть. Платье Вениамина!

– Хм. Ты же знаешь, что это свадьба, а не карнавал?

– Окей, платье, которое нравилось Вениамину. Я в нем с ним разводилась, – уточнила я для непонятливых.

– Хорошая примета, – кивнула мама. – Ну а теперь главное. Скажи-ка мне, почему ты не на Кипре.

И тут я окончательно на нее разозлилась.

Вот честное слово, кто-кто, а мама могла бы уважать мое право на тайну. Она всю жизнь только и делала, что придумывала себе секреты и хранила их, перебирала, как драгоценные камни в сундуке. Привет, Геннадий Козлюк из Белогорска, призрачный гонщик из Питера и Владимир Леонидович из Чертаново. Даже в мою личную жизнь она решила вломиться обманом – наврав про свадебный наряд.

А я не хотела ни с кем говорить о Гоше. Три дня назад он сказал «подумаю» и махнул рукой. На меня махнул. С тех пор я его не видела и не слышала. У Горана спрашивать не хотела – он только что получил новый переводческий заказ и так обрадовался, так ожил! Пусть себе работает спокойно в комнате с ружьем, он за взрослого сына не отвечает.

Вчера заезжал Боря. Я не поняла зачем. Потоптался в прихожей, вручил мне корзину манго, попросил чаю, который так и не выпил, а на прощание сказал фальшивым голосом:

– Что-то я Гойко давно не видел! Наверное, заболел.

Таня в «Бурато» не ходила, видимо, проводила время со своей красивой мамой Лейсан. Кузя беспокоился, потому что отдал ей с ночевкой своего коалку Жору, и хотел, чтобы тот скорее вернулся домой.