Несбывшаяся Россия - Андрей Буровский

И в христианском мире долгое время ученый был тем, кто познает мудрость божественных законов. До сих пор говорят о «книге леса» или о «книге природы». Но если есть книга — кто-то ведь ее написал? Для христиан очевидно — Господь Бог. Еще в XVII веке математик, биолог и геолог были теми, кто читает разные главы в книге божественной мудрости и через науки проникается величием горних законов.

Для мусульманина тоже очевидно имя Того, Кто написал «книгу природы»: в мусульманском мире думают, что Его зовут Аллах.

Но христиане научились отделять науку от религии. Наука для них давным-давно не способ показать красоту и мудрость Божьего мира, а укрепить материальные основы цивилизации.

Да и с самого начала христиане полагали: знание — сила. Знание может и должно работать на благо людей. Познали, как устроен мир? И отлично, и пусть теперь это знание поработает на человека. Пусть познание мира обернется ветряными и водяными мельницами, классными дорогами, научной медициной, горным делом, новыми светильниками и инструментами.

Именно в Европе, в западнохристианском мире, родились облегчающие жизнь машины — те же ветряные мельницы. Родился океанский корабль и необходимые для его движения в море навигационные инструменты, включая подзорную трубу. Здесь родились научная медицина, научная агрономия и научное лесоводство. А горные разработки перестали быть чудовищной работой пленников и приговоренных преступников, сделались тяжелым, но достойным и высокооплачиваемым трудом.

А в мире ислама вовсе не считали, что знание должно делать человека сильнее. Знание ценилось как нечто самодостаточное. Как молитва не должна давать человеку земных благ, так вот и знание.

В мире ислама ученые — это не преобразователи мира, не строители чего-то более приятного, удобного или полезного. Это умники, которых уважают, но которым изменять что-то в жизни никто не позволит… да они и сами не захотят.

Ханы Золотой Орды не успели стать мусульманами, как сделались покровителями наук и основателями медресе. Арабские путешественники отмечали, что в Булгарии много грамотных людей, пишущих на бересте, бумаге и пергаменте арабскими и армянскими буквами. В середине XVIII века И. И. Георги отмечал, что чуть ли не при каждой татарской деревушке есть «особливая молебная храмина и школа».[108]Он отмечал, что в крупных селах и городах есть даже «девичьи школы».

В начале XX века «среди народов, заселяющих восточную часть России, татары-магометане занимают первое место. Процент грамотных среди них очень велик даже по сравнению с русскими. Из какого бы класса ни происходил татарин, он непременно знает начатки вероучения, умеет читать и писать по-татарски».[109]Это слова из книги инспектора Казанского учебного округа Я. Д. Коблова с чудесным названием: «Мечты татар-магометан о национальной общеобразовательной школе».

В нашей реальности религиозно-трепетное отношение к книге, к знанию, к просвещению характерно только для русской интеллигенции. Московиты знаний не ценили, и порой религиозные деятели уговаривали духовных чад не учиться. Не тратить время на дело, которое не помогает спасать душу: ведь «от многая мудрости многая печали», да на много знающих еще и нападает грех гордыни….

В Западной Руси, в Великом княжестве Литовском и Русском, о просвещении заботиться приходилось: с католиками без умения спорить и приводить аргументы ни в какую полемику не вступишь. Но и там кучка образованных монахов вовсе не поддерживалась основной массой населения.

И в петербургский, имперский период нашей истории книжник, умник вовсе не был лицом, уважаемым основной массой крестьян и мещан.

Известен случай, когда Пугачев «бежал по берегу Волги. Тут он встретил астронома Ловица и спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил небесных, он велел его повесить поближе к звездам. Адъюнкт Иноходцев, бывший тут же, успел убежать».[110]

Во время того же пугачевского бунта в Казани «среди убитых находился директор гимназии Каниц, несколько учителей и учеников».[111]

Очевидно, что ни гимназисты, ни их учителя не опасны для бунтовщиков, их убивают никак не из военной необходимости. Очевидно, любая наука, образование — все это «барские затеи» для мужика, вызывающие раздражение уже тем, что они — «барские». Кроме того, образование делает новых бар, воспроизводит народ русских европейцев.

А как насчет «холерных бунтов»? Когда народ поднимался, вдребезги разбивал холерные бараки, убивал врачей, разливал и растаптывал лекарства? Потому что народ был уверен — врачи вовсе не лечат, они травят народ и вообще «разносят холеру». «Холерные бунты» вспыхнули в Одессе в конце XVIII века, в Москве в 1830 году, случались и позже — вплоть до XX века.

Русские туземцы мало ценят книжное учение, квалификацию, образование. Они мало и плохо учатся и относятся к учению критически, а то и насмешливо. Между прочим, это отношение есть в России и до сих пор! Вы никогда не слыхали, читатель, в свой адрес или в адрес иных лиц что-то в духе «совсем мозги свернешь» или «заучился, дураком стал»? Если не слыхали — я вас поздравляю, вы мало имели дело с русскими туземцами.

Стань Русь мусульманской — быть ей очень образованной страной. Страной, несравненно больше ценящей знания, уважающей свою интеллигенцию, чем в нашей реальности.

Но в мусульманской России образованный слой никогда не противопоставил бы себя народу, это раз. И никогда не пытался бы изменить мир, создать основу для научно-технического прогресса. Это два. Разве что пришлось бы догонять Европу, как это делала Турция при Ататюрке.

Покорность судьбе — значит, не ценится, даже осуждается всякая самостоятельная попытка изменить свое место в мире. Ты, собственно, кто такой, чтобы решать, что тебе хорошо, а что плохо?! Знай свое место. Кем родился — тем и оставайся.

Мусульманин осознает себя не как самодеятельную личность, а как часть клана. Семейного, профессионального, религиозного… Какого угодно. С кланом мусульманин не спорит, корпоративность его не тяготит, освободиться от опеки он не рвется. Мусульманин совершенно не уверен, что его личность важнее этого самого клана… Любого клана, в какой бы он ни входил на протяжении своей жизни.

В 1915 году татары составляли 70 % крестьян Казанской губернии. Но в числе вышедших из общины их всего 18 %. И дело вовсе не в какой-то особой «отсталости» казанских татар — вспомним цифры, характеризующие их массовую грамотность. В нескольких деревнях Арского уезда массовой стала традиция выезжать в Южную Америку: ехали на зиму, когда в наших краях делать особенно нечего, а в Южном полушарии лето. Татары работали на выпасе скота и, заработав деньги, возвращались домой… В селах этого уезда этнографы Казанского университета встречали крестьян, неплохо говоривших по-испански.