Грехи и мифы Патриарших прудов - Татьяна Степанова

— Все это время мы все верили… и вы тоже, Федор Матвеевич, в реальность амнезии. В искренность ее слов, — сказала Катя.

— А сейчас, после дома в Дятловке?

Катя не ответила.

Гущин курил свою сигарету.

— Труп Кравцова привезли в лес на машине, — сказал Клавдий. — Мы знаем, что Пелопея даже в нынешнем ее состоянии машину водит. Их авто с матерью, то, что на Патриках…

— Сегодня утром я послал сотрудников осмотреть «Мерседес» Регины Кутайсовой — взять пробы из багажника на предмет ДНК и органики. Так вот, машины во дворе, на стоянке их дома, нет. Регина по телефону очень удивилась нашей просьбе — наши сказали, что это, как и образцы ДНК, в связи с делом о нападении. Она сообщила, что на днях отогнала машину в сервисный центр. Проверили его — у «Мерседеса» нет никаких неполадок, но от владелицы поступила просьба на мойку и химическую чистку салона и багажника.

— Это произошло после вашего разговора с Региной? — спросил Клавдий.

— Нет, за день до этого.

— Вы хотите сказать, что мать знает? Что мать покрывает Пелопею?

Гущин резким жестом смял недокуренную сигарету в кулаке. Катя подумала, что он обжег себе ладонь, но не заметил этого.

— Вырезать из груди сердце любовника и съесть его — это и ненависть, и страсть, и болезнь. В мифах, которые так любит Пелопея и о которых вы говорили прежде, есть что-то подобное?

Клавдий Мамонтов озвучил то, что Катя никак не хотела произнести вслух. Отказывалась произносить. Отказывалась в это верить.

Они сидели в кабинете розыска, ждали. У полковника Гущина снова совещались представители прокуратуры, следователь, эксперты. Клавдий стоял спиной к окну, смотрел на Катю. Ей казалось — взгляд у него остекленевший. Мужчины порой так странно смотрят…

Вы не в моем вкусе, Катя…

Так он сказал ей.

А вот другой охранник оказался кое-кому по вкусу…

Тошнота снова клубком подкатила к Катиному горлу. Она отрицательно помотала головой.

— Нет? — переспросил Клавдий. — А ведь что-то, кажется, было в мифах.

— Похожее, но…

— Каннибализм?

Кате было дико, что они разговаривают на эту тему. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы он умолк. Или ушел. Но Клавдий не уходил.

— В том-то и дело, что было, — продолжил Клавдий. — В мифе об отце Пелопеи Фиесте.

Об отце…

О ее отце…

Катя снова вспомнила их с Гущиным первую встречу с Платоном Кутайсовым: ресторан на Большой Ордынке, остряк-менеджер… Пропасть между тем, что видели их глаза тогда, и тем, о чем говорят сейчас.

Она встала и пошла прочь из кабинета. Ей хотелось умыться горячей водой.

Из кабинета Гущина выходили люди, совещание закончилось.

Для Кати не было секрета в том, о чем шла речь на совещании. О немедленном помещении Пелопеи Кутайсовой в стационар, в Центр социальной и судебной психиатрии Московской области при Центральной клинической психиатрической больнице на улице Восьмого Марта.

Но для этого имелись чисто юридические трудности, потому что пока официально Пелопея не проходила по делу об убийствах в качестве обвиняемой. Гущин настаивал на том, чтобы поместить ее в стационар немедленно для проведения комплексной судебно-психиатрической экспертизы в качестве подозреваемой. Следователь готовил постановление. Прокурорские спорили — настаивали на том, чтобы для начала было предъявлено хотя бы рабочее обвинение. Иначе адвокаты, нанятые родителями Пелопеи, начнут оспаривать помещение ее в психбольницу и будут правы. Снова всплывал термин — «идеальная защита». Амнезия, потеря памяти представлялась уже формой расчетливого поведения, искусной симуляцией.

Говорили о том, что все эти три года Пелопея Кутайсова лишь притворялась, что утратила память о событиях трехлетней давности, выбрав амнезию как щит против всех подозрений и обвинений.

Но их ведь и не было, этих самых обвинений, думала Катя. Пелопею все воспринимали как жертву аварии и каких-то событий, заставивших ее пережить шок.

И вот теперь ясно, что это были за события. И она в одночасье из жертвы переместилась в список главных подозреваемых в убийствах.

Полковник Гущин на все доводы возражал, что психиатры во время судебно-психиатрической экспертизы в стационаре будут не столько стараться уличить Пелопею в симуляции амнезии, сколько постараются ответить на самый важный для следствия и суда вопрос — о ее вменяемости. То есть о ее способности отдавать отчет в своих действиях трехлетней давности и сегодняшнего дня и руководить ими. Именно это в большей степени интересовало полковника Гущина.

И в этом Катя была с ним согласна. Вопрос вменяемости сейчас — самый важный. А насчет амнезии — подлинной или ставшей плодом симуляции… Как психиатры смогут это выявить и точно установить, ну как? Человек все время упорно твердит: я не помню, я не помню. Как можно уличить его в обратном? Проверить на детекторе лжи? Это ничего не даст.

Катя вынуждена была признать, что это действительно идеальная форма защиты.

Но ни с чем другим она соглашаться не собиралась. Ее по-прежнему терзали сомнения. Многое, очень многое и в этой версии не сходилось. Свести концы с концами по множеству фактов было невозможно. И Катю поражало, с какой легкостью сейчас полковник Гущин от этого отмахивается. Да, его до глубины души потрясло то, что они обнаружили в доме в Дятловке. Его серьезно уязвило и то, что он сомневался теперь в искренности не только Пелопеи, но и ее матери Регины. Катя думала: видимо, Гущин поверил Регине Кутайсовой, когда она говорила о своей невиновности в нападении на Жанет. А сейчас и эта вера рассеялась в прах.

Яблочко от яблони — вот что он сейчас думает. Так считала Катя, ища на взволнованном и усталом лице полковника Гущина признаки того, что так на самом деле и есть.

Она с затаенным страхом ждала встречи Гущина с Пелопеей и ее матерью. У нее появилось предчувствие: ни к чему хорошему это не приведет.

Все споры закончились к вечеру. К половине шестого следователь привез подписанное постановление о помещении Пелопеи Кутайсовой в стационар на судебно-психиатрическую экспертизу. В начале седьмого они все уже были на Патриарших.

Полковник Гущин ехал в машине с оперативниками и следователем. Катя отправилась вместе с Клавдием на его машине.

Вся их внушительная делегация вошла в подъезд розового дома, поднялась по лестнице и сгрудилась на лестничной площадке.

Кате вдруг снова захотелось уйти, скрыться, быть подальше от этого места.

А это нас арестовывать пришли…

Все до боли напоминало драмы, которые разыгрывались в стенах этих старых, много чего повидавших домов.