Железные франки - Мария Шенбрунн-Амор

Французская королева, умилительно распевающая кансоны Рюделя, так и не удосужилась навестить умирающего. Стихотворец, сочинивший забавлявшие общество песни, скончался, одинокий и забытый, и упокоился на антиохийском кладбище среди множества прочих свежих могил.

Добравшись со столь неимоверными трудностями и жертвами до Заморья, крестоносцы пребывали в ощущении, что они достигли конечной цели всего предприятия, что выжившие полностью заслужили право на отдых и наслаждения. Никому не хотелось вспоминать, что самое тяжелое, то, ради чего все было затеяно, еще впереди. Каждый день в честь гостей устраивались пиры, охоты, турниры, собачьи и петушиные бои, верховые прогулки. Развлечения сменялись лишь кратким отдыхом.

Изабо расцвела наподобие пустыни после дождей: ее громкий, кокетливый смех звенел, казалось, отовсюду, Эвро был оттерт молодыми кавалерами, взирающими на чаровницу восторженными щенячьими глазами. У мадам Бретолио по-прежнему имелся только один способ быть счастливой. Один раз Констанция заметила, как сидящий рядом с женой Эвро сильно и грубо дернул ее за локоть. Та в тот же миг сникла. Констанция тоже считала, что подруга совершенно не умеет держать себя, как полагается матроне, и, если бы не Бретолио, лично приструнила бы вертихвостку, но ей стало неприятно, что противный Эвро получил право помыкать ее подругой.

Было решено воспользоваться присутствием христианнейшего помазанника и поднять воинский дух новоприбывших, посвятив несколько отличившихся юношей в священные ряды рыцарского братства. Среди прочих валетов высокой чести удостоился и Юмбер де Брассон, оруженосец Раймонда.

От волнения юноша не находил себе места, обычная дурашливость слетела с него. Раймонд подбодрял воспитанника, вспоминал, как сам был возведен в славное достоинство рыцаря английским королем Генрихом II, любившим Пуатье, словно сына:

– Как священник посвящает себя Господу, так рыцарь посвящает себя подвигам, – поучал князь питомца.

– Некоторые этими подвигами обеспечили занятие целым монастырям, отмаливать их души у Сатаны, – прежний зубоскал все же не дремал в Юмбере.

Граф Триполийский, например, подумала Констанция.

– Некоторые священники тоже живой укор своему Создателю, – захохотал князь. – Многие рыцари, конечно, и крест-то взяли, только чтобы спасти свои души, столько грехов на них повисло. Но защищая Святую землю, христианский рыцарь ведет самую правильную, самую угодную Богу жизнь. Мы все – вассалы Христа.

День перед церемонией будущие рыцари постились, а ночь провели в капелле, где молились всю ночную стражу. Наутро они искупались в воде с розовыми лепестками, смывшей с них все грехи, затем обрядились в белоснежные шемизы, обозначающие их готовность защищать Божьи Законы, каждый из них нацепил по золотой шпоре, дающей мужество служить Господу, и перепоясался тонким ремешком, напоминающим, что следует избегать плотских грехов. Вновь обретшая былую задорность Изабо прошептала, что для Юмбера следовало бы заменить непрочный ремешок тяжелыми веригами.

Король Франции торжественно напомнил кандидатам, что все предметы обихода рыцаря полны глубочайшего смысла: так крест рыцарского меча с гардой показывает, что его носители должны быть готовы сражаться с врагами Господа, копье является прямым и несгибаемым, как истина, шлем символизирует страх перед позором, металл хауберка защищает от грехов и пороков, поножи предназначены удержать рыцаря от неверных путей, а шпоры торопят в преследовании своего долга. Подобным образом Людовик перебрал латный воротник, гамбезон, кинжал, булаву, рукавицы, щит, седло, узду, коня, поводья, сюрко, намет и знамя, поясняя, как каждая из этих вещей помогает рыцарям не только победить врага внешнего, но и самим выковаться в истинного христианского воителя, достойного рыцарского звания. Надо отдать должное королю, на словах он назубок знал все, что делает мужчину непобедимым. Наконец Людовик милостиво пробормотал: «Avancez Chevaliers au nom de Dieu! Приблизьтесь, шевалье, во имя Бога!»

Притихший, бледный и серьезный Юмбер де Брассон покорно, без всегдашнего юродства, преклонил колено перед королем и князем и дрогнувшим от волнения голосом поклялся в преданности своему сюзерену. Раймонд опоясал неофита мечом, чтобы с этого дня бывший оруженосец собственным оружием сражался с врагами и защищал несчастных и обездоленных от могущественных и безжалостных. С рвением, слегка превышающим обычай, треснул парня в ухо и крепко стиснул в объятиях, наставляя быть храбрецом.

Церемония напомнила, как неразрывно и навеки были повязаны друг с другом все мужи, удостоившиеся великой чести принадлежать к высокому сословию. Рыцарское служение было способно облагородить и уравнять с принцем даже младшего сына младшего брата!

Все были глубоко растроганы, и Констанция могла бы поклясться, что в очах новоиспеченного рыцаря Юмбера де Брассона сверкнула слеза. Но едва завершилась торжественная церемония, сорвиголова принялся за свое:

– Вдовы и сироты, наконец-то у вас появился защитник! Вдовы и сироты, где вы? Что, для меня не осталось вдов или сирот? – Схватил меч, замахал им, со свистом рассекая воздух: – Подходите желающие! Я сделаю ваших жен вдовами, а ваших детишек сиротами!

По случаю акколады состоялось очередное подношение ценных даров паладинам – украшений, кубков, святых реликвий, лошадей, седел, вооружения. Опять самые великолепные вещи достались Алиенор: чем дальше, тем больше Раймонд усердствовал, лишь бы расположить племянницу в свою пользу. Он даже отдал ей обещанного сыну щенка Виты. Спрашивается, зачем паломнице щенок?

Констанция меж тем начала сомневаться, что в остальных гостях их щедрость пробуждала исключительно дружеские чувства. В Византии французы уже столкнулись с невероятным великолепием и богатством Востока, но ведь не ромеи на этот раз умоляли их о помощи в слезных посланиях! Многие громко недоумевали, справедливо ли было пережить столько невзгод, чтобы спасать людей, живущих в столь невообразимой роскоши? Только Раймонд продолжал надеяться, что дружбой, гостеприимством и дарами он завоюет сердца будущих соратников и сможет повлиять на планы совместных грядущих сражений.

– Какой дивный сокол у вашей жены, – томно тянула слова французская королева, кончиками пальцев ласково поглаживая шею гнедого коня, подаренного ей Раймондом тотчас по прибытии в Антиохию.

Сапсан Шери, чудесная крупная самка о тринадцати перьях в хвосте, была доставлена из северных стран для султана Дамаска, и Мехенеддин преподнес ее в дар княгине Антиохийской во время встречи в Акре. Птица, только что убившая куропатку, была накормлена, посажена на перчатку, и Констанция бережно накрыла ее клобучком.

– Ах, у меня были такие соколы! – Королева мечтательно закинула голову, обнажив обольстительную впадинку между ключицами и четкий, изогнутый тюркским луком абрис подбородка. – Я выехала в Крестовый поход в платье, затканном золотом, в серебряном седле, в обозе везли моих охотничьих и певчих птиц. Но в дороге я пережила и видела такое, – она передернула плечами. – Все, все было потеряно в тяготах пути – и одежда, и птицы, и лошади…