Призрак в лунном свете - Говард Филлипс Лавкрафт

Но самое худшее, по словам доктора, стряслось тогда, когда труп, которому Генри в тот момент вовсю заливал бальзамирующую жидкость, вдруг задергался на столе. Торндайк знай себе хвастался, какую прекрасную новую формулу получил, тренируясь на кошках и собаках, а мертвый Том вдруг весь пополам сложился и руками замахал, ну точь-в-точь живой. Пратт так растерялся, что чуть язык не проглотил, хоть и знал, как ведут себя мертвяки, когда у них мышцы коченеть начинают. Короче говоря, сэр, мертвый Том приподнялся, гробовщика за руку хвать — и кончилось все тем, что шприц с чудо-бальзамом в бальзамирующего и ткнулся за благую компанию. Генри не на шутку испугался, но живо вынул иглу, умудрился уложить Тома обратно и залить своим составом до бровей. Ампулу за ампулой ему ставил, словно для пущей верности, и сам себя вслух успокаивал — мол, в меня-то совсем маленько попало! Но тут болван Джонни как завел нараспев:

— То самое, то самое, что ты псине колол; околела она, окоченела она, а потом как ожила и к хозяйке своей, Льеж Хопкинс, побежала. Теперь и ты в околевшего сыграешь, задубеешь весь, прям как Том Спраг! Только, сам знаешь, не сразу это будет — потому как средство твое, когда чуть-чуть попадет, не скоро эффекту нагоняет…

А Софья тогда внизу была — там соседи пришли, и средь них женушка моя, Матильда, вот уж три раза по десятку лет, как преставилась, ведьма этакая. Очень все дознаться хотели, застал тогда Том у себя Генри, или разминулся, а ежели застал — не от этого ли удар схватил. Могу сказать, тогда кой-кому вельми забавным показалось, что Софья во всей той ситуации спокойно себя вела и Торндайку над трупом брата глумиться не мешала. Был такой намек, что Генри, мол, Тому немножко помог умереть каким-нибудь своим чудо-препаратом, ну и что Софья потому такая тихая, что тоже в дельце замешана, — но, знаете, домыслов такого рода на любых поминках всегда столько, что хоть в шапку собирай. Все ведь знали, что Торндайк Тома на дух не переносил — и было ведь, за что. Эмили Барбер сказала тогда моей Матильде — повезло Генри, что старый доктор Пратт тотчас явился и засвидетельствовал смерть, вроде как все честь по чести, без умысла.

Доходя до этого места, Кельвин Уиллер обычно уходит в глубокие раздумья, перебирая отстраненно седые прядки в козлиной своей бородке. Слушатель, завидев такое, от Кельвина отстраняется тихонечко — тому и невдомек из-за стены дум. Как правило, Фред Пек, который был очень маленьким мальчиком во время описываемых событий, подхватывает рассказ.

…Похороны Томаса Спрага состоялись в четверг, семнадцатого июня, всего через двое суток после смерти. Подобная поспешность считалась почти что неприличной в захолустном Отплесье, докуда и из ближайших-то поселков путь не близок, но Торндайк настаивал, что этого требовало особое состояние покойного. Гробовщик, казалось, сильно нервничал с тех пор, как приготовил тело, и часто нащупывал у самого себя пульс. Старик Пратт тогда решил, что Генри беспокоит случайно полученная доза бальзамирующей жидкости. Естественно, тут же пошел слух, что со смертью Тома не все так просто, отчего скорбящие земляки рванулись на похороны с удвоенной прытью, надеясь утолить нездоровое свое любопытство.

Торндайк, хотя и был явно расстроен, казалось, был полон решимости выполнить свой профессиональный долг с блеском. Софья и другие, кто видел тело, поражались его крайнему жизнеподобию; меж тем виртуоз дел похоронных упорно делал мертвецу какие-то вливания — с целью, видимо, закрепить успех. Генри почти неохотно вызывал восхищение у горожан и гостей, хотя обычно портил это впечатление своей хвастливой циничной болтовней. Всякий раз, когда он обращался к своему молчаливому подопечному — повторял свою мантру о том, как хорошо попасть в руки первоклассного гробовщика.

— А вдруг, — говорил он, как будто обращаясь непосредственно к Тому, — попал бы ты, братец, к одному из тех неосторожных парней, что людей заживо хоронят?

Что и говорить, ужасы погребения заживо Генри Торндайк расписывал без конца, да с поистине непотребным смакованием.

Панихиду справляли в лучшей, но самой душной из комнат, — ее впервые открыли после смерти миссис Спраг, матушки Тома и Софьи. Безутешно стонал расстроенный старый рояль, на поставленный на дроги гроб у входной двери сыпались тошнотворно пахнущие цветы от гостей. Никогда прежде в здешних местах не бывало столь многолюдных похорон, и Софья по такому случаю вовсю изображала как следует убитую горем бедную родственницу. Но и в этой ее маске находилась брешь, и порой она казалась озадаченной и встревоженной, глядя то на Генри, которому вроде как становилось все хуже, то на пышущего зримым здоровьем Тома-мертвеца. Казалось, в ней медленно зрело отвращение к Торндайку, и соседи свободно шептались, что теперь, когда Том уже не помеха, она скоро и гробовщика кинет — если у нее выйдет, конечно, ведь такого ушлого парня пойди проведи. Но с ее-то наследством и пока еще не увядшей красотой она сможет найти себе кого покрепче, а уж новый-то наверняка о дальнейшей судьбе Генри позаботится.

Когда же посыпались рассогласованные аккорды из песенки «Прекрасный остров где-то там, вдали…», методистский церковный хор влил свои понурые голоса в дикую какофонию, и все благочестиво уставились на дьякона Левита — все, кроме юродивого Джонни Дава, во все глаза таращившегося на неподвижное тело в гробу и что-то тихо бормотавшего под нос. На это один только Стивен Барбер с окрестной фермы внимание обратил — его передернуло всего, как он увидел, что дурачок деревенский к трупу взывает и дурашливо тому пальцами грозит, будто в насмешку. Джонни, конечно, не раз от Тома прилетало — но, может, не зазря. Так или иначе, церемония действовала Стивену на нервы; в воздухе разлилось непонятное и вроде как беспричинное напряжение. Зря, наверное, Джонни пустили в дом; и не странно ли, что Торндайк старательно избегает смотреть на труп? Да еще и пульс у себя украдкой то и дело считает — это-то к чему?

Преподобный Сайлас Этвуд монотонно и жалобно бубнил о покойном — о том, как коса смерти обрушилась на маленькое благочестивое семейство, разорвав земные узы меж братом и сестрой, любящими друг друга родственниками… Тут соседи, конечно, стали поглядывать друг на друга украдкой с хитрецой в глазах, а Софья всплакнула — вроде бы даже настоящими слезами. Торндайк подступил к ней и стал утешать, но она от него отшатнулась как от огня. Движения его были как-то скованы; похоже, и он чувствовал себя не лучшим образом в этой полубезумной атмосфере. Наконец, сознавая свой долг церемониймейстера, Генри выступил вперед и замогильным голосом объявил, что телу можно поклониться в последний раз.

Друзья и соседи медленно прошли мимо гроба, от которого Торндайк грубо оттащил юродивого Джонни. Том, казалось, мирно отдыхал. По молодости этот чертяка был весьма недурен собой; прозвучали несколько искренних и куда больше притворных всхлипываний. Но в основном собравшиеся ограничивались тем, что бросали на покойника пытливый взгляд — и тут же принимались шепотом обсуждать его состояние. Стив Барбер задержался у гроба: он долго и пристально всматривался в неподвижное лицо, а затем отошел, покачав головой. Его жена Эмили, семенившая следом, вполголоса сказала, что Генри зря так уж нахваливал свою работу, вот глаза у Тома опять раскрылись, хотя к началу панихиды были закрыты — она сама видела, потому как стояла рядом. Взгляд Тома и впрямь казался живым, а ведь умер он вот уже двое суток как — разве же так бывает?