Когда завтра настанет вновь - Евгения Сафонова

Ритуалы вызова проводили в полночь по той же причине, по какой боги откликались лишь в ночи великих праздников. Пограничные дни, пограничное время, стиравшее грань между мирами. Дождавшись, пока до полуночи останется минута, я сунула графон в карман; направила указательный палец на пиалу у своих ног, шепнула «спарк дортэн», и от слетевшей с руки магической искры эфирные масла вспыхнули жёлтым пламенем.

Я вытянула руку с рубином, держа его перед собой так, чтобы огонь в пиале оказался под моими пальцами. Сжала ладонь, забывая о том, что в ней катализатор, необходимый для призыва существ из потустороннего мира, – такой же, как таволга, колыхавшаяся на ветру за моей спиной, такой же, как все травы, порошки и масла, которые я смешала в пиале.

Сейчас я держала в руке сгусток чистой энергии, упруго пульсировавший в моём кулаке.

Тепло магической печати согрело кожу от предплечья до запястья одновременно с тем, как серебристые линии трикветра под ногами вспыхнули мягким белым светом.

– Ахорк эйену, льом хан ту, эн Диа Дарха, Тэрна Тромлиэ, Тиэрна эн Хант Вульдс…

Слова заклятия слетали с языка, но в мыслях звучал перевод. «Я взываю к тебе, Тёмный Бог, Повелитель Кошмаров, Властелин Дикой Охоты»… Заклятие было длинным, длиннее, чем любое из тех, что я когда-либо произносила, – но я запомнила его. Принцип не отличался от всех других заклятий: сперва заучить формулировку на обычном харлеровском наречии, следом перевести её на язык Сущей Речи. Языка, на котором даже фейри с Эмайна не говорили, только боги, ведь каждое слово меняло ткань реальности. Другой студентке, окончившей второй курс колледжа, трудновато было бы сотворить то заклятие, что творила я, – нужного словарного запаса просто не набралось бы, – но мама учила меня Сущей Речи, когда я ещё не закончила школу.

– Бемэ хэннинт э хинью ле до грэста. Хейль мо гли, эгс, мата шэ э вэйр до холь, фрэгур эн глиэх!

…«судьба моя будет определена милостью твоей. Внемли же моему зову, и, если будет на то твоя воля, ответь на призыв»…

Трикветр на земле уже сиял так, что слепил глаза, заставив меня зажмуриться. Рубин в ладони нагрелся так, словно огонь полыхал не под ним, а в нём.

– Форси эн дэм эгус эир, тинэ эгус эшке, солас эгус дархадас конвэру…

…«силами земли и воздуха, воды и огня, света и тьмы заклинаю»…

Свет серебряных линий пробивался даже сквозь закрытые веки. Пальцы жгло – вместе со всей рукой: линии печати раскалились до знакомого ощущения жидкого металла на коже.

Нет, не разжимать пальцы. Не разжимать. Как бы ни было горячо.

Ради мамы – и в память о Гвен.

– …лахрию са хиркал шо, мар йел ар эн Диа мор Донн!

Последние слова – «явись в круге этом, о великий бог Донн» – сопроводил оглушительный треск.

Когда в темноте перед закрытыми веками поплыли оранжевые пятна, я, почти непроизвольно разжав кулак, открыла глаза.

Линии трикветра гасли, вновь обращаясь серебряной краской. Огонь в пиале потух, оставив масло с чёрными обгорелыми частицами трав и цветов.

Передо мной были одни лишь тёмные поля. Обернувшись кругом, я поняла, что сзади – тоже.

– Донн?..

Я лихорадочно огляделась, пытаясь понять, что сделала не так. Достав графон, ещё раз проверила начертание рун.

Всё было верно.

– Донн!

…нет, нет, не может быть! В чём я ошиблась?! Слишком затянула с читкой заклятия? Слишком поздно зажгла огонь? Или просто силёнок не хватило, чтобы открыть проход между мирами? Самонадеянная дурочка со второго курса колледжа, прошляпившая последний шанс спасти себя и других…

– Нет! – Я яростно пнула пиалу, расплескав масло по земле. – Почему ты не пришёл?!

Лугнасадская ночь, как и следовало ожидать, хранила молчание.

Злые обидные слёзы жгли глаза, когда я сделала шаг, покинув центр трикветра. Постояла какое-то время, надеясь, что этого от меня и ждали, что сейчас всё же вынырнут из темноты, или засмеются, или протянут когтистые руки… но ничего не произошло.

Прикусив губу – по ощущениям почти до крови, – я резко вскинула руку вверх: соткавшийся над головой волшебный огонёк взмыл в звёздное небо, чтобы медленно, подобно сигнальной ракете, опуститься обратно к моему плечу.

В последний раз оглядевшись, физически чувствуя во рту горький вкус поражения, я перешагнула границу трикветра и побрела навстречу свету знакомых фар.

– Почему так быстро? – спросил Эш, когда я села в мобиль.

– Ничего не вышло, – едва слышно выговорила я, откинувшись на спинку сиденья и потирая обожжённую руку. – Он… он не откликнулся.

Никто ничего не сказал. Эш молча порулил обратно к городу, Рок сочувственно взглянула с переднего сиденья, а Питер лишь обнял. Тепло, успокаивающе – но мне не стало ни тепло, ни спокойно.

Я упустила последнюю возможность остановить весь этот кошмар. Я подвела всех, кого ещё могла подвести. Я.

И никто другой.

* * *

– Фоморски хочется выпить, – сказал Питер, стоило нам войти в дом.

– Вот ты и пей, – кинув ему ключи, холодно бросил Эш. – Пойду развеюсь.

Я следила, как брат выходит наружу, к отзвукам и отблескам неугасающего праздника.

За всю дорогу всего один раз я поймала взгляд брата в зеркальце заднего вида. В синих глазах маленького тилвита стыло… осуждение? Разочарование? Я даже не знала, что страшнее.

Чем бы это ни было, Эш прав. Я не спасла нашу мать. Что бы мы теперь ни придумали – если вообще придумаем, – мама до этого момента уже не доживёт.

– Я за ним присмотрю, – негромко проговорила Рок, скользнув к двери следом за Эшем. – Заодно проветрюсь, подумаю, что нам дальше делать.

– Идём, – велел Питер, как только мы остались одни, и повёл меня к лестнице на второй этаж. – Тебе нужно поспать. Утро вечера мудренее.

Ноги я переставляла машинально, невидяще глядя в пол. И даже когда меня усадили на кровать в отведённой мне спальне, непрерывно прислушивалась к звенящей пустоте в голове, где лишь бренчали отравленными стекляшками обвинительные слова.

Ошиблась. Не сумела. Не спасла. Не…

Я почти пропустила момент, когда меня сгребли в охапку, затаскивая на кровать с ногами – и, прижав спиной к стене, впились ртом в мои губы так, что мне стало почти больно.

– Питер…

Ещё один поцелуй – затыкающий меня, заставляющий замолчать. В следующий миг он уже опрокидывает меня на спину; не отпуская мои губы, оказывается сверху, и когда я чувствую его ладонь под своей блузкой, то цепенею.

– Питер, – я отворачиваю голову, тщетно пытаюсь его оттолкнуть, – нет, я не хочу!

Он улыбается – и я вдруг понимаю, что смотрю в глаза незнакомца, всё это время прятавшегося под маской рыцаря.