Огонь на поражение - Петр Катериничев

Пальцы бегают по клавишам.

Спина — мокрая.

— Третью, — командует Гунн.

Показываю. — Все. Сейчас. Если я ошибся — мне конец.

Удар в спину горяч и остр, словно раскаленный штык. Падаю лицом на стол, чувствую, как сознание меркнет, и в мозгу мерцает только одно слово: «Жалко…»

Гунн наблюдает, как на рубашке Дронова, слева, расползается красное пятно.

Опускает кольт.

— Ты ошибся, Додо. Этот патрон был не крайним. Он был последним.

Обтирает платком рукоятку, подходит к трупу крепыша, вкладывает револьвер ему в руку.

Подходит к стулу, на котором застыл Дронов.

— Сегодня не твой день, Додо. А скорее всего, и не твой век.

Аккуратно берет две дискеты, тянется за третьей — достать из дисковода…

От удара под колено падает на пол. Вскакивает, словно мячик, бросается на вставшего со стула Олега. Встречный удар Дронова, жесткий, кулаком в лицо, попросту отбрасывает Гунна в конец комнаты. С размаху он падает затылком на батарею отопления, и тело его безжизненно сползает на пол. Стекленеющие зрачки безразлично отражают свет.

Дронов подходит, прикрывает мертвецу веки.

— Если сейчас не мой век, то не твой — и подавно.

Боль в спине жуткая. Пуля засела где-то между ребер, а тридцать восьмой калибр — это тебе не изюминка.

Выхолощенный патрон осечки не дал. Но шкуру мне попортил. Больше всего я боялся двух вещей: Гунн выстрелит в голову, эта пуля череп просто не пробьет, и тогда он добавит из чего-то более существенного. Например, из «вальтера» или «тишака». Вторая — что он сразу применит пистолет. По непонятной мне причине Гунн всегда терпеть не мог именно револьверы.

За меня было несколько обстоятельств. Я предположил, что снова работать «запаленным» стволом Гунн не станет, если можно использовать другой. А ситуация как раз располагала: наличие трупа крепыша со сломанной шеей и принадлежность кольта мне. Понятно, алиби это ему не создавало, зато «разводило концы», путало ситуацию — а какой профессионал этим не воспользуется, если есть возможность?!

Ну, а третье… Именно потому, что Гунн не выносил барабанное оружие, я рассчитывал, что он не заметит разницу в отдаче от выстрела выхолощенным патроном. Единственно, в чем я не сомневался, так это в том, что он выстрелит.

Так и вышло. Ну и слава Богу. Вот только с выводом о его аристократических предках я погорячился.

Сознание я потерял лишь на секунду, да и то — от болевого шока. Ну да тоже на пользу: рухнул башкой на стол вполне натурально…

Если кто посмотрит на меня сейчас со стороны, то решит, что оно ко мне не вполне вернулось… Я методично кладу на бок стул за стулом и обламываю у них ножки ударом ноги. А из обломков складываю костерок. В центре комнаты.

Поливаю спиртом «роял» из литровой бутылки, извлеченной из бара. Сверху укладываю дискеты. Все три.

Чиркаю кремнем.

Пламя совершенно прозрачно. Лишь иногда язычки окрашиваются алым и голубовато-сиреневым.

Лакированные ножки занимаются почти сразу.

Сажусь на пол. Оставшийся спирт разбавил водой из-под крана. Жидкость тепловатая, ну и хрен с ней. Пью прямо из горлышка, сколько хватает дыхания.

И — смотрю на огонь.

Кто бы мог подумать, что десятки миллионов долларов будут гореть так буднично.

Зато — красиво.

Дверь вылетает с одного удара. Люди в касках, бронежилетах и масках, ворвавшиеся в квартиру, обнаруживают в ней пьяного окровавленного субъекта, лежащего у костра и распевающего заплетающимся языком пионерские песни. Этот субъект — я:

Будь готов всегда во всем, Будь готов ты и ночью и днем, Чем смелее идем к нашей цели, Тем скорее к победе придем!

Нет, что ни говори, в нашем детстве было что-то хорошее…

— Не двигаться!

Тупо смотрю на наставленный на меня ствол укороченного «Калашникова».

А я и не собираюсь. Да и не смогу.

Мужчина сидит перед камином. На нем свитер свободной вязки, шея обмотана жестким шерстяным шарфом. Он плотен, широкоплеч и, должно быть, очень силен. На вид ему под пятьдесят.

Рядом, на столике, массивный стеклянный кубок с вензелем и гербом. В нем — напиток цвета темного рубина.

Мужчина осторожно подносит кубок к губам, пробует. Вынимает из коробки сигару, раскуривает, пыхая голубоватым невесомым дымом.

Огонь в камине — ровный и спокойный.

Рука мужчины опускается вниз, щелкает тумблером приемника…

«…Государственной Думой сформирована комиссия, основной целью которой является не только выяснение вопроса, кто и когда передал лидеру официального Грозного оружие, но и кто способствовал укреплению и становлению антинародного режима…»

"…самым опасным в сложившейся ситуации автор назвал сам факт вовлечения военных в политику. Если военные, к тому же занимающие ответственнейшие должности в Министерстве обороны или других структурах, начинают самостоятельно решать, выполнять им приказы или нет, это может привести к самым трагическим последствиям. Исторический опыт известен: большевики начали переворот именно с развала армии и завершили полным развалом России, массовым террором, уничтожением миллионов соотечественников.

Господа, называющие себя демократами, должны бы понимать, что, раскачивая лодку российской государственности, они сознательно провоцируют ситуацию, в которой к власти в стране могут прийти крайне реакционные силы. Боюсь, ничего тогда не останется ни от идеи демократии, ни от самих демократов. Впрочем, многие из них, по-видимому, готовы к тому, чтобы вовремя выскочить из этой самой «лодки» и где-нибудь на берегу лазурного моря в собственной вилле коротать век, привычно поругивая «обезумевшую варварскую Россию», читая для студентов курс политологии, призывая «сплотить силы цивилизованного Запада» против изначально «коварных и агрессивных русских…».

А миллионам россиян снова придется расплачиваться своими жизнями…

* * *

Нет оснований напоминать господам, именующим себя демократами, что путь и западных стран, и США к современной демократической системе не был скорым, длился десятилетия и проводился одновременно с укреплением государственности.

А своим соотечественникам я хочу напомнить слова великого российского реформатора Петра Аркадьевича Столыпина, слова пророческие: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!»

В каком лагере оказались тогдашние радикалы, теперь известно. В каком лагере окажутся нынешние господа, называющие себя демократами?.."