Том 4. Стиховедение - Михаил Леонович Гаспаров

поэма о Трое из «Сатирикона» Петрония (М.; Л., 1924) в переводе Б. И. Ярхо; избыточные слоги мы заключаем в скобки:

…Но вот влекут по слову бо(га) Делийского

Деревья с Иды. Вот (под) секирой падают

Стволы, из коих стро(ят) коня зловещего.

Раскрылись недра, вскрыт (по)тайной ковчег коня…

Вот пример из русского трохеического тетраметра — отдельные строки из «Куркулиона» Плавта в переводе Ф. А. Петровского и С. В. Шервинского (М., 1924):

…Чтоб не сбил я вас (го)ловою, локтем, грудью иль ногой!

…Всякий свалит(ся) — головою станет вниз на улице!

…Всю дорогу пе(ре)го(ро)дили, лезут с изреченьями…

…Ходят хмурые, подвыпив(ши), — если натолкнусь на них,

Так из них уж, верно, каждо(го) в порошок разделаю!

Совершенно ясно, какой богатый запас средств представляют такие замены для переводчиков: переводя трагедии нерасшатанным ямбом, а комедии расшатанным, можно сделать разницу этих античных жанров ощутимой в самом звучании стиха. Но покамест до этого далеко: слишком мало было проб. И самая большая проба, как ни странно, осуществилась на материале самого редкого из подходящих античных размеров — галлиямба. «Вологодский ангел» Адамовича представляет собой именно «русский галлиямб» — 8-стопный хорей (с цезурой 4 + 4) с затяжкой в конце строки и с трехсложными заменами («избыточными слогами») внутри строки; другие деформации стиха единичны.

Вот для примера отрывок из поэмы Адамовича. Содержание ее простое: растет в Вологде чистый юноша Алеша, его пытается совратить любовью приезжая купчиха, но он, помолившись богу, от соблазна уходит в лес и там умирает светлой смертью.

…Ой, весна, ой, люди-братья, / в небе серы(е) облака,

Ой, заря над лесом, ветер, — / все в темни(це) Господней мы!

Белый город Волог(да) наша, / на окраи(не) тишина,

Только стройный звон (ко)локольный, / да чирика(ют) воробьи.

Вьется речка, (бле)стит на солнце, / а за речкой лес, холмы,

За холмами мир (—) вольный, — / но Алеша не знал о нем.

Знал пустое — что соседка / продала (на) базаре кур,

А уряднику на почте / заказно(е) письмо лежит.

Да и Пелагея Львовна / не умнее сы(на) была,

Не в гимназии училась — / у Воздвижен(ской) попадьи.

Всякий люд идет дорогой — / проезжают в трой(ках) купцы,

И с котомка(ми) богомольцы, / и солдаты на войну.

Из обители далекой / к Тройце-Серги(ю) инок шел,

Попросил приюта в доме, / отдохнуть и хле(ба) кусок.

В мае ночи корот(ки), белы, / стихнет ветер, не(бо) горит.

И плывет звезда Венера / по сияющим морям.

Все о доле монастырской, / о труде монах (го)ворил,

А Алеша (о) мире думал / и заснуть потом не мог…

Что позволяет нам утверждать, будто стих «Вологодского ангела» — производное именно от галлиямба, а не, скажем, от более популярного трохеического тетраметра, как в «Куркулионе»? Разница в строении первого и второго полустишия. Каждое из них начинается двухсложием, воспринимаемым как анакруса, затем следует (почти) 100-процентно ударная константа, затем 3–4-сложный (исключения редки) интервал, часто с ударением на одном из средних слогов, и после этого конечная константа — с женским окончанием после нее в первом полустишии, с мужским во втором. На 251 стих поэмы эти ритмические формы распределяются так:

Эти цифры показывают: во втором полустишии интервалы (1) длиннее, (2) малоударнее, (3) предпоследнее ударение старается оттянуться от конца, оставив там избыточный слог (как в окончании галлиямба «на летучем легком челне»). Все это — признаки галлиямба с его затянутой концовкой. Вот для наглядности соответственные показатели в процентах:

1) соотношение 1–2–3-сложных и 4–5-сложных интервалов в I полустишии — 60: 40; во II полустишии — 25: 75;

2) соотношение неполноударных («Не в гимназии училась», «На окраине тишина») и полноударных интервалов:

в 3-сложиях: в I полустишии — 45: 55, во II — 65: 35;

в 4-сложиях: в I полустишии — 25: 75, во II — 35: 65.

Можно добавить, что сверхсхемных ударений на анакрусе («В мае ночи…») в I полустишии — 35 %, во II — лишь 28 %.

3) Соотношение вариаций «Заказное письмо лежит» (1 безударный слог перед константой) и «Не умнее сына была» (2 безударных слога перед константой) в I полустишии — 65: 35, во II полустишии — 45: 55.

Таково неожиданное появление античного галлиямба — и не упрощенного, схематизированного, как это часто бывает в силлабо-тонических имитациях метрического стиха (в том числе и у А. Пиотровского, и у С. Шервинского), а во всей полноте ритмических вариаций (у Катулла от строгой схемы отступает почти четверть стихов его небольшой поэмы) — в русской поэме из провинциальной жизни, написанной изысканным столичным стихотворцем. «Вологодский ангел» малоизвестен: и сам Адамович имеет прочную репутацию хорошего критика, но «второстепенного поэта», и поэма эта в его творчестве выглядит инородной и не привлекает внимания. Между тем она интересна дважды: во-первых, как образец для переводчиков и подражателей, желающих воспроизвести по-русски не упрощенный, а реальный, вариативный ритм античных ямбов и хореев; во-вторых, как образец размера, который можно было бы определить как дольник (или тактовик?) с колебанием объема междуиктовых интервалов в 3–4 слога, — размера, еще, по существу, не разработанного, но, судя по образцу поэмы Адамовича, гибкого, живого и перспективного.

В заключение — еще одно любопытное наблюдение. Мы помним, с каким пафосом описывал Блок семантику этого размера — маршевого и трагически-обреченного. Ни в одном из трех рассмотренных образцов русского галлиямба этой семантики нет. Стихотворение Волошина — торжественно-иератическое, стихотворение Гумилева — торжественно-медитативное, поэма Адамовича — идиллически-бытописательная, хоть и с грустным концом. Субъективность каждой из этих семантизаций очевидна. Если бы этот размер стал разрабатываться и дал бы яркие образцы той или иной семантики, то на скрещении таких осмыслений мог бы образоваться интересный диалектически-сложный семантический ореол. Но, конечно, это — лишь безответственная догадка.

P. S. Экспериментальная поэма Г. Адамовича имеет не только теоретический интерес. О. Мандельштам в 1922 году предложил в печать переводы отрывков «Старофранцузский героический эпос» (напечатанные лишь посмертно). Их метрика разнообразна: от прозаического подстрочника без всякой заботы о ритме до точного воспроизведения силлабического 10-сложника (правда, без цезуры). В этом диапазоне укладываются самые различные степени расшатывания ритма оригинала. Особенно интересовало Мандельштама расшатывание не 10-сложника, а 12-сложника (может быть, назло традиционному русскому 6-стопному «александрийскому стиху»); один образец, «Сыновья Аймона», Мандельштам даже включил в свой сборник стихов. Так