Одиночка - Эндрю Гросс

капсулах с цианидом, зашитых в его воротник. Откуси, сказал Стросс. Это сработает. За секунды. Он надеялся, что капсулы все еще там. Стросс говорил, это может быть наилучшим выходом, если его поймают.

Ему нужно только прокусить воротник, и больше не придется терпеть.

Блюма потащили по коридору вдоль камер, ноги больше не держали его.

Здесь было больше света — ярко горела лампочка. В конце коридора, склонившись над столом, стоял немец — абверовский полковник, узнал Блюм. За столом сидел лагеркоммандант Акерманн, в парадной форме, как на аудиенции у фюрера. С другой стороны к столу были приставлены три стула. На двух сидели обмякшие тела со связанными за спиной руками. Это были Мендль и Лео. Разбитые и распухшие лица. Выглядели они не лучше, чем он. Особенно плох был Мендль: голова опущена, дышит еле-еле. Лео храбрился из последних сил, но Блюм понимал, что в душе он был напуган до смерти.

Он и сам был напуган.

— Мы приберегли для вас местечко, — объявил полковник, и лицо его засияло. — Так рады, что вы к нам присоединились, герр Блюм. Вас ведь так зовут, не правда ли? Я уже познакомился с вашей сестрой. Жаль, что я так и не услышал, как она играет.

— Где она? — Блюм взглянул на него с ненавистью.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, мы к этому еще вернемся, — сказал полковник. — Но сначала сосредоточимся на тех, кто здесь.

Блюма швырнули на свободный стул, и, до боли заведя ему руки за спину, Шарф связал их веревкой, с видимым удовольствием затянув узел до предела. Блюм посмотрел на профессора и Лео — им, без сомнения, пришлось туго.

— Мне жаль, — пробормотал он, стараясь втянуть побольше воздуха в легкие.

— Неважно, — Мендль сам с трудом дышал, но попытался улыбнуться. — Я все равно не был уверен, что мой желудок примет то, что едят по ту сторону забора. Мне только жаль Лео… Я ошибся, потащив его за собой. Ну и, конечно, ваша…

Сестра, не решился произнести он. Кто знает, где она сейчас и что ей пришлось претерпеть?

— Не слушайте его, — сказал Лео. — Он старик. У него иногда проблемы с головой.

— Дерзкий до самого конца, — растрогано улыбнулся профессор. — Студент, который всегда готов бросить вызов.

— Приступим к делу? — Лысеющий полковник радостно потирал руки, как будто объявлял о начале вечеринки.

— Я хочу знать, где моя сестра, — по-немецки обратился Блюм к смуглому начальнику лагеря, сидевшему за столом. Тот держал в руках небольшой хлыст.

— Я бы за нее сейчас не беспокоился, — покачал головой Акерманн. — Ее судьба, боюсь, уже решена. Вы лишь можете сделать ее, — он постучал хлыстиком по ладони, — более приемлемой, если вы меня понимаете.

— Скажите, что вы с ней сделали, — повторил Блюм. — Я хочу ее видеть.

— Прямо сейчас? — эсэсовец ухмыльнулся. Было похоже, что вопрос Блюма его развеселил.

— Я полковник Франке, — произнес абверовец, присаживаясь на край стола напротив беглецов. Его глаза остановились на Блюме. Это был холодный взгляд расчетливого человека, удовлетворенного тем, что он настиг свою жертву. — Я знаю, что вы пробыли в лагере всего ничего, но думаю, вы успели убедиться, да и ваши друзья здесь могут подтвердить, что майор Акерманн способен на многие вещи. Он может превратить остаток вашей жизни в сущий кошмар. Он и его помощник гауптшарфюрер Шарф. И если беседа не приведет нас к желаемому результату, смею вас заверить, произойдет именно это.

Здоровенный фельдфебель самодовольно щерился, глядя на Блюма.

— Позвольте мне начать с того, что нам уже известно. Вам будет небезынтересно услышать, что я давно слежу за вами. Мы знаем, что вас сбросили утром двадцать третьего мая, три дня назад. Вы хорошо говорите по-польски, герр Блюм. Вы родом из Польши? Или из Чехии?

— Я хочу видеть сестру, — повторил Блюм.

— Вы все равно нам скажете, — Франке проигнорировал его требование. — Или кто-нибудь из ваших пособников, уверяю вас. Мне известно, что вас подобрали подпольщики и вы приехали в лагерь со строительной бригадой. Ваш бригадир, боюсь, получил травму несовместимую с его дальнейшей строительной деятельностью. У него разбилась голова. Мне известно, что вы прибыли сюда с целью разыскать кого-то в лагере, что вам и удалось сделать. — Полковник постучал пальцем по столу. — Присутствующего здесь профессора, которого вы должны были вывезти. Но, герр Блюм, куда вы направлялись? Отвечайте, если вы действительно хотите когда-нибудь увидеть свою сестру. Обратно в Англию? Какова ваша специализация, профессор Мендль? Математика? Физика? — Он подождал. — Не хотите отвечать? Неважно. Мы и так скоро узнаем. А остальные… — Он повернулся к Лео. — Какова ваша роль, молодой человек? Я слышал, что вы шахматный гений. Я и сам когда-то играл. Жаль, не смогу принять ваш вызов. Ну что, нет желающих? — Он невозмутимо улыбнулся и посмотрел на часы. — Десять тридцать… Еще не поздно. У нас вся ночь впереди. О, сколько всего можно предпринять, чтобы заставить человека заговорить, если у тебя есть целая ночь!

— Давайте поскорей, полковник, — лагеркоммандант постучал по часам. — Хватит беседовать. Гауптшарфюрер Шарф теряет терпение. Да и я тоже. Это мои заключенные, а не ваши. Мы будем допрашивать их сами. Но к несчастью, вот-вот прибудет поезд. Диверсии диверсиями, но у нас есть дела поважней.

— Идите встречать поезд, герр майор. Вы лично ответите перед Герингом, если ваш фельдфебель выбьет из них дух прежде, чем они скажут то, что им известно. Так кто же вы? — полковник вновь повернулся к Блюму. — Почему Мендль? Почему этот старик так важен, что за ним посылают в самое пекло? А вы, мой юный друг, — он посмотрел на Лео. — Мне кажется, вы привязаны к старику. Начинайте говорить, или сейчас фельдфебель примется за вас, если у ваших друзей не хватит ума сотрудничать.

— Мы так и так покойники, — пожал плечами Лео, глядя в глаза полковнику. — Умерли в тот день, когда нас провели через ворота лагеря. Это лишь вопрос времени.

— Отпустите их, — предложил Блюм. — Лизу и мальчишку. Дайте мне слово офицера, что они не пострадают, и я скажу все, что знаю.

— Тогда начинайте говорить, герр Блюм, — полковник встал и приблизился к Натану. — Во дворе стоит моя машина, я за несколько часов доставлю их к румынской границе.

— Никто никуда не поедет, — перебил его Мендль, которому с трудом удавалось дышать. — Никто из нас не доживет даже до завтра. Даже если полковник даст слово, как только он выйдет за дверь, мы получим по пуле в затылок. А может быть, и кое-что менее «приемлемое». Не так ли, герр лагеркоммандант? Мы уже мертвы, остался один