Хроники сыска - Николай Свечин

Перед сном Павел Афанасьевич опять расспрашивал старика камердинера Архипа. Теперь его интересовали деревенские приятели Мишки Телухина. Архип вспомнил, что из тюрьмы Мишка возвратился вместе с Гаврилой Ряхиным, таким же слопенем[111], как и он. Оба сидели за кражу по одному делу и вышли на волю одновременно. Сейчас, по словам камердинера, Ряхин в деревне, сильно пьет и озорует.

Решив завтра навестить коллегу утопленника, Благово собрался лечь спать. Умывшись и переодевшись в халат, он укладывался уже в постель, как вдруг неожиданно захолодило между лопатками. Сыщик резко отшатнулся в сторону. В ту же секунду с улицы раздался выстрел, зазвенело разбитое стекло, и заряд дроби пролетел возле самого бока. Если бы не маневр, угодило бы прямо в живот…

Когда Благово с Дедюлиным выбежали на улицу, никого, конечно, там уже не было. Выковыряв из полы халата пару дробин, статский советник расположился во внутренних комнатах и вскоре уснул. За ужином он пытался поговорить со свояком о деде Паисии и о его невидимой власти над селом. Шура поднял сыщика на смех.

– Вольно же тебе было слушать этот рамолисмент[112]. Старик уже давно из ума выжил, никто его всерьез не воспринимает. Сходом заправляют Корчажкин и братья Дудкины. Видел бы ты, как они выступали – прямо Дантоны!

Дедюлин назвал известных деревенских горлопанов, которых истинные управители ловко выставили на передний план. Благово не стал спорить с родственником. Ему оставалось лишь молча сожалеть о том, что русские помещики, даже живущие в деревне, так и не способны понять крестьянский мир. Сколько же неприятных открытий грозит им лет через тридцать…

Утром, под охраной слуги, он приехал в Лукоянов и отослал в сыскное отделение зашифрованную телеграмму. В ней приказывалось Лыкову вместе с Титусом, вооруженными, приехать к вечеру в село, по возможности, незамеченными. И, конечно, привезти Дедюлину копии межевых бумаг из архива Дворянского банка.

Прямо из уезда статский советник заехал в ветхую запущенную избушку Гаврилы Ряхина. Тот, облаченный в суровую рубаху с кокетливыми синими ластовицами[113](тоже труженик!), лежал на лавке и, несмотря на ранний час, тянул из ковша бражку. Ряхин явно относился к особому типу русского мужика, все более сейчас распространенному. «Пашни меньше, зато простору больше; избы не крыты, зато звон хорош!»

– Кого еще принесло? – спросил он недовольно, увидав незнакомого барина.

– Можешь называть меня «ваше высокородие».

Мужик сразу вскочил и оправил рубаху.

– Виноват, ваше высокородие, не ждал таких гостей.

– Мишку Телухина вчера мертвым нашли. Что имеешь сказать об этом?

– Не могу знать! С ноября уж не видались… Баяли, утек он; а вишь, как обернулось. Однако, ваше высокородие, перед тем, как пропасть… то есть, значится, сгинуть, говорил мне Миха, что скоро будет богат. Вот. В кабаке, грит, посидим…

– Богат? А на чем он сбирался разжиться, не сказал?

– Никак нет. Баял токмо, что богача одного подмикитил.

– А кого, не доложился?

– Не. Загадки строил.

– Он приятель твой был, Мишка-то?

– Ага. Вместях ходили в чужую клеть молебны петь.

– Что он был за человек?

– Словотер изрядный! Бывало, такую водотолчу разведет, что ого-го… За его языком не поспеешь босиком. Умел, редькин сын, чужому человеку мозгу набекрень свернуть. Как говорится, боек, каналья, весь в поповский род пошел!

– Складно врал?

– Не то слово! В арестантском отделении скушно сидеть-то. Так он, бывалыча, такую муть намутит – все про часы забудут. Весело…

– А в камере с вами кто еще сидел?

– Разные люди были.

– А про клады там, особенно пугачевские, разговоры не заходили?

Ряхин озадаченно посмотрел на статского советника.

– Был там один, Колотило звали…

– Это который из цирка Чинизелли на спине выручку[114]унес?

– Тот самый! Знаете его, ваше высокородие?

– Как же, самолично арестовывал. Извини, забыл представиться. Я – начальник нижегородской сыскной полиции Благово. Слыхал?

Гаврила окончательно смешался.

– Вижу, что слыхал. Хочу я найти убийцу Телухина. Расскажи, что у вас там было с Ванниковым… то бишь с Колотилой. Ведь было что-то?

– Ну, однажды зашел разговор про клады. И Колотило сказал: «Вранье все это. Никаких кладов сыскать не можно; они все заговоренные. Ежели не знаешь заговора, то он тебе в руки не дастся, как ни копай. Но, грит, не надо их добывать, землю ковырять, можно на них лучше заработать. Нужно токмо дурака найтить».

– И показал, как карты рисуются, будто бы старинные. Так?

– Точно так, ваше высокородие. Все-то вам разызвестно. Правильно про вас в ротах баяли…

– Колотило нарисовал Мишке такую поддельную карту?

– Этого я наверное не знаю. Шептались они че-то там, долго, но секретно. Он не говорил.

Благово надел картуз, развернулся к двери, потом остановился, оглянулся.

– Чем думаешь заняться?

– Не решил еще, ваше высокородие. Тут покудова поживу, а осенью в Нижний подамся.

– На чужой хлеб инда зубы скрипят?

– Надо же что-то бусать[115]. Мы акридами не питаемся…

– Чтоб возле барского дома тебя не замечали. Услышу – в муку изотру.

– Понял, ваше высокородие. Ни-ни! Где живешь – не свинячь; понятное дело.

Пуганув для порядка Ряхина, Павел Афанасьевич отправился в усадьбу. Общая картина произошедшего уже сложилась в его голове, не хватало только одной детали. Выяснить ее сыщик решил у того же деда Паисия.

Долгожитель сидел на своей завалинке с той же медалью на кафтане.

– Дед, а в меня вчера вечером стреляли.

– Попали али как? – не без издевки поинтересовался Паисий.

– Видишь же, что нет.

– Ну, народ пошел неуклюжий, в барина попасть не могут…

– Ты, старик, присматривай за своим языком, – рассердился Благово. – Я ведь не посмотрю, что тебе сто два года!

– А отстань, – отмахнулся дед. – Скажи лучшее, чей-то это ты про Пугачева вчерась расспрашивал?

– Ты когда семейства перечислял, что в бунте были замешаны, помянул и Телухиных. Мишка, которого утопили, из ихнего роду?