Ра - Тур Хейердал

Но малый плавучий якорь слишком слабо тормозил и не мог оттянуть назад корму отяжелевшей ладьи. Юрий и Карло, стоя по пояс в воде, – а время от времени их накрывало с головой, – лихорадочно распутывали запутанный волнами конец от большого парусинового мешка.

– Проверить страховочные концы, всем как следует страховаться!

Наконец заклиненное рулевое весло повернулось на несколько дюймов. Еще немного, еще. А толку чуть. Штормовые порывы били нижней шкаториной грота по верхушке высокого форштевня. Бешеные боксерские удары слева, справа, вот парус зацепился за тонкий крюк, весь форштевень перекосился влево. Голоса тонули в грохоте волн и реве ветра, так что все советы и предложения переводились и передавались по цепочке с мостика на нос и обратно.

– Да спустите вы парус, пока лодку не разорвало в клочья! – кричал я.

Наконец грот рывками пошел вниз.

– Стой! Скорей поднимите парус, пока его волной не подхватило! – закричал Норман.

– Упустим его за борт, потом ни за что не вытащим! – поддержал его Жорж.

Что верно, то верно. Внизу египетский парус был равен ширине палубы – пяти метрам, зато верхняя шкаторина и тяжелая рея достигали в ширину семи метров, и при таком волнении и ветре парус неизбежно будет пойман волнами с двух сторон.

Решение напрашивалось само собой. Мы стали помаленьку спускать парус, но до палубы он не доходил, пять человек, надежно застраховавшись, стояли плечом к плечу и скатывали его на руках. А ведь им еще надо было устоять на ногах в борьбе с ветром, качкой и беснующимися каскадами воды. Колотя и дергая румпель правого весла, я заставлял его дюйм за дюймом поворачиваться, но на курсе это никак не отражалось. Мало-помалу ребята свернули парус на одну треть и закрепили рулон вшитыми в парусину завязками. Теперь надо было спасать лопасть левого весла, которая по-прежнему бешено скакала на привязи, то и дело обрушиваясь всей тяжестью на ахтерштевень. Страховочный конец, удерживающий лопасть, как это показано на египетских фресках, помог нам извлечь ее из воды. Веретено переломилось как раз у нижней уключины. Шестнадцатисантиметровое бревно, настоящий телеграфный столб из крепчайшей сосны, без единого сучка. Мы считали его несокрушимым, а оно переломилось, как спичка. Весь папирус был цел и невредим, ни один стебель не сломался и не отстал. Папирусная связка спружинила лучше, чем бревно, сила Голиафа еще раз проиграла ловкости Давида. Эта осечка показала нам, что мы укрепили рулевое весло вверху и внизу слишком толстой веревкой. Будь веревка потоньше, она лопнула бы первой, сыграв роль предохранителя.

Тяжеленную лопасть, облепленную морскими уточками, вытащил на борт Жорж. Он сорвал с нее подушку из обрезков папируса, которую Норман укрепил на лопасти для лучшей обтекаемости в месте соединения с веретеном, бросил искореженные стебли в воду и стал с интересом наблюдать, что будет. Они утонули. Он никому об этом не сказал и до сих пор не подозревает, что с мостика за его экспериментом следил еще один человек, который опешил не меньше него, и ощутил под ложечкой неприятное сосание. Что случилось с этим папирусом? Может быть, из него выдавило весь воздух? Юрий и Карло стояли спиной к Жоржу, возясь с концом от большого плавучего якоря. Вот и большой пошел за борт, а малый вернулся на палубу, корма начала медленно разворачиваться назад. Но не до конца. Лодка шла с небольшим перекосом, и огромные волны захлестывали нас справа сзади, совсем как это было на «Ра I».

Шторм продолжал бушевать. Выло без десяти девять, надвигалась ночь, когда ребятам удалось частично свернуть парус и осталась ровно половина оранжевого солнечного символа – так выглядел бы закат, если бы тучи его не закрыли. Кстати, не будь туч, мы бы увидели заходящее солнце не прямо по курсу, а немного левее перекошенного форштевня, ведь мы дрейфовали почти боком.

Худо. Совсем худо. Запасных бревен достаточной длины для весла нет. Все лучшие материалы мы выбросили за борт у Канарских островов. Если простоим здесь достаточно долго на плавучем якоре, может быть, бревна нас догонят. Черный юмор. Положение безнадежное. Решения не видно. Спокойной ночи, ребята. Утро вечера мудренее. Стоять на руле незачем: одно весло заклинено, от второго осталось веретено без лопасти. Пусть волны врываются на палубу и скатываются за борт, они не хлынут через дверь в каюту, плавучий якорь будет рулить за нас. А чтобы нас не утопило какое-нибудь судно, поделим ночь на двухчасовые вахты.

В эту ночь было невозможно уснуть. Мы словно опять очутились на «Ра I» и заново переживали те дни, когда море начало брать верх над нами. Многотонные массы воды разбивались о задний правый угол каюты, кругом все бурлило, кипело, булькало, клокотало, будто целая река перекатывалась под плетеным полом, в широкой ложбине между двумя связками папируса, на которых мы шли через океан. Вода металась вперед и назад, лихорадочно отыскивая щели в папирусе, чтобы через них вырваться на волю, но набухшие стебли сомкнулись так плотно, что вода не успевала уйти, как новые каскады врывались на палубу и наполняли ванну до краев.

Я глаз не сомкнул, пока не подошла моя вахта, зато стоило мне сесть на бамбуковую скамеечку у двери и закрепить страховочный конец, как я в ту же секунду уснул. Вдруг что-то меня разбудило, я открыл глаза и увидел летучую мышь, нет, сову, которая металась в воздухе вокруг «Ра», потом устремилась между вантами прямо ко мне, как будто задумала напасть на меня. Но эта ночная гостья скверно летала, она зацепила крылом ванту и упала на скамейку рядом со мной, не успев выставить ноги вперед. Бедняжка. Да ведь это голубь! Наш собственный окольцованный спутник! Адский гул беснующихся волн и хлопающего паруса спугнул его, он решил поискать себе другое убежище, не нашел, вернулся, увидел безлюдный мостик и, боясь одиночества в своей корзине на крыше, спустился к спящему вахтенному. До самого рассвета голубь сидел на вахте рядом с нами, и всю ночь ревущий океан беспрепятственно вторгался на палубу, бил в задний угол каюты и, обогнув ее, скатывался через борт впереди и сзади, так что на подветренный борт доходили только маленькие ручейки, они встречались у наших ног и тоже вливались в море.

Удивительное судно. Одно плохо: корпус его становился герметичным, как у обычной лодки, и вода не поспевала уходить через щели в днище.

На другой день ад продолжался. Смертельно усталые, мы бродили по колено в бурлящей воде, переносили кувшины с наветренной стороны, выбрасывали за борт разбитые амфоры, крепили расшатавшийся груз, натягивали ванты потуже, чинили парусину и ломали голову над тем, как снова сделать ладью управляемой. Она настолько отяжелела от воды и так сильно кренилась к ветру, что полная победа океана была вопросом времени, ведь дерево и папирус скрепляли только тонкие веревки, которые в любую минуту могли лопнуть от такой нагрузки. Толщина веревки, державшей папирус спиральными витками, составляла 14 миллиметров; каюту, мачту и мостик крепила к палубе сплетенная втрое, словно коса, 8-миллиметровая веревка. Индейцы отказались применить толстый трос. Не будь все суставы гибкими и упругими, океан разнес бы нас в клочья так же легко, как он ломает бревна и сгибает сталь.