Нежные листья, ядовитые корни - Елена Михалкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но почему? Машка, почему?!
Потому что я вижу девочку-подростка, бегущую ко мне по громыхающим крышам гаражей, ответила бы ему Маша, если бы могла. А рядом с ней пса в колтунах, с маленькими, как у медведя, ушами. Я не знаю, от чего именно они спасли меня. И не хочу знать. Они это сделали, а остальное не имеет значения. Я могла лежать между гаражами, с синими пятнами на шее и задранной юбкой, и нашли бы меня только на следующее утро. А вместо этого отряхнула куртку, подняла сменку и пошла домой. Зазор между этими двумя реальностями обеспечил мне человек, который убил Светлану Рогозину.
– У меня перед ней долг, – наконец сказала она, глотая слезы.
Некоторое время Бабкин молча смотрел на нее.
– Что это за долг такой? – тихо спросил он.
Маша покачала головой.
– А можно деньгами отдать?
Она сморгнула слезы и увидела кривую ухмылку на его лице. От того, что он способен шутить, ей стало легче в тысячу раз.
– У нас столько не наберется, Сережа.
Он стер со лба мокрый подтаявший снег и протянул ей руку:
– Пойдем. Хватит попы морозить.
2
Макар Илюшин ходил по номеру и злился. Он не мог заснуть.
В любом месте, в любое время он вырубался за минуту, как Штирлиц, стоило ему опустить голову на подушку и закрыть глаза. Он мог спать десять минут и встать отдохнувшим. Но очень давно с ним не случалось такого, чтобы уснуть попросту не получалось.
Сначала он проветрил и без того прохладную комнату. Перевернул подушку другой стороной.
Не помогло.
Неспешно прогулялся по огромному люксу – десять кругов в одну сторону, десять в другую.
Тоже мимо.
Заставил себя прочитать до середины поэму «Мцыри», которую со школы знал наизусть и которая с того же времени навевала на него дремоту.
Все впустую. Сон не шел, и не потому, что мысли были чем-то заняты – Макар давно научился вычищать из головы весь мусор. Что-то определенно мешало, но что, он понять не мог.
Наконец, смирившись с бессонницей, он сел за компьютер и принялся сводить в таблицу все, что они успели выяснить о деле Рогозиной. На второй странице Илюшин внезапно сообразил, что ему мешает.
Ощущение резких дуновений сквозняка на уровне колен. Как если бы над самым полом парила птица и время от времени задевала его холодным крылом.
Макар пожал плечами, плотно закрыл форточку и вернулся в постель.
Теперь «птица» касалась его лица. Что-то проплывало в воздухе, дотрагиваясь до щеки.
Илюшин перевернулся на живот.
Холодить стало затылок. Это было похоже на редкое дыхание. Как будто кто-то наклонялся над его макушкой и легонько дул.
Макар, теряя терпение, прошлепал босыми ногами до двери и заткнул все щели полотенцем. Еще раз проверил форточку. Осмотрел выключенный (и, кажется, мертвый) кондиционер, подержал ладонь около вентиляционных отверстий. Под конец ради эксперимента зажег спичку и поднес к кровати, любуясь высоким и ровным пламенем. Огонек не качался.
Совершенно удовлетворенный, Илюшин забрался под одеяло и приготовился спать.
Не прошло и минуты, как прохладная волна шевельнула волосы.
Макар сел, включил свет и огляделся. В комнате вполне ожидаемо было пусто.
– Не смешно!
Он сердито зевнул и снова включил компьютер.
«Черт! Хоть по порносайтам ходи».
Таблица «радовала» глаз полной бессмысленностью. Набор фактов, эмоций, впечатлений, никак не связанных друг с другом. Илюшину никогда еще не выпадало дела, где он был так уверен в разгадке и в котором потерпел бы такое сокрушительное поражение.
Зинчук обязана быть здесь! Она – тот узелок, за который цепляются остальные ниточки!
Но, похоже, узел оказался фальшивым. Чуть потянул – и в руках у тебя ровная веревка.
Опять устойчиво повеяло холодом. «Стены у них дырявые, вот что», – подумал Илюшин.
– А вообще-то я глупостями занимаюсь, – вслух сообщил он чутко слушающей тишине. – Восемь женщин, восемь женщин! Рогозина познакомилась с отдыхающим, зазвала в номер, делала авансы, потом попыталась выгнать. Он ее изнасиловал и убил.
«А нож он с собой принес, для фруктов?»
– Значит, псих, – пожал плечами Макар. – Мало ли в Бразилии донов Педров.
Чушь собачья! Он прекрасно знал, что это не псих. Коваль, Савушкина, Губанова, Шверник, Липецкая, Стриженова, Лосина – одна из них замешана в этом деле. Или не одна, а несколько.
– «Восточный экспресс», – усмехнулся Макар. – Перенесен в российские реалии. Восемь выросших школьниц встретили благополучную девятую, вспомнили былые обиды и решили восстановить справедливость. Шестнадцать ударов – как раз по два на каждую!
Ну да, конечно. А потом Губанова помчалась обедать от раскаяния, Маша – писать сценарий, Лосина – шантажировать остальных, а Шверник – искать, кого бы еще убить.
Илюшин развеселился. Эта версия была хороша тем, что все объясняла. Включая последующее нападение на Лосину.
«Шарахнула ее Липецкая, допустим». Теперь его занимал вопрос, какая роль отводилась Стриженовой.
И тут в дверь постучали. Макар глянул на часы и поднял брови: половина первого ночи! Бабкин бы точно не стал стучаться, он сперва бы позвонил, да и Маша тоже.
«А это, голубчик, за тобой! – обрадовался Илюшин. – Делегация убийц явилась поздравить с успешным расследованием».
Шутки шутками, но открывал он с осторожностью, в глубине души сожалея, что в отеле не предусмотрены дверные глазки.
В коридоре стояла Саша Стриж – лохматая, с искусанными губами, в растянутой футболке, съехавшей с одного плеча.
– Доброй ночи… – хрипло сказала она. – Вы не спите?
– Что случилось?
– Ничего. Можно войти?
Макар посторонился. Однако Саша не вошла, а осталась стоять, глядя на него блестящими глазами.
– Ты один?
Он прищурился. Какие занятные вопросы задает эта красавица…
– Один. Ты хочешь что-то рассказать о смерти Рогозиной?
И тут Саша Стриженова повела себя странно.
– В задницу Рогозину! – грубо сказала она. – И всех остальных тоже!
Теплые руки обвили шею Макара, теплые губы прильнули к его губам. От нее пахнуло чем-то горьким, вроде полыни, и то ли от летнего этого дикого запаха, то ли от прикосновения ее горячих пальцев к его шее, но только Илюшин провалился куда-то, где немыслимо было ни о чем больше спрашивать.
Он и не стал.
3
Весь обратный путь молчали. Маша пыталась понять, что ей делать теперь. Бабкин от событий прошедшего дня и куска ночи устал так, будто год подряд складывал из камней гигантскую стену, а та неизменно разваливалась, заодно разутюживая Сергея.