Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн - Сергей Охлябинин

Как у него и все так делалось… а выходило хорошо, вот уж истинно, как, бывало, он говаривал: «Где просто, там ангелов со ста, а где хитро — там ни одного».

Мы сделали ему на караул… он поздоровался с нами… и «ура» загремело в наших рядах.

— Здоро́во, ребята!.. Я опять к вам прибыл! Пойдем, врага побьем! Не робей, ребята!

Вы учёны — нам за ученого двух дают — не берем, трех дают — не берем, четырех… мы возьмем, да и тех побьем…

Эти приповести, как я уже вам не однажды докладывал, он любил всегда подтверждать, здесь же после долгого отсутствия с нами он опять повторил их, как будто боялся, чтобы мы их не забыли. Голос-то у него был не сильный, впрочем, говорил внятно.

Тут велел нам обрезать косы и лавероки, слава тебе, Господи, говорили мы. Суворов прибыл, нас облегчил; от его распоряжений мы были в полном удовольствии.

На следующем переходе подошел к нам князь Багратион — у него была и конница. Отсюда с Багратионом мы сделали три перехода вольно, при нас ехал Суворов. Тут вдруг последовал от него приказ, чтобы штыки были у всех востры.

Для чего это он велит вострить штыки, думали мы, потому что они у нас были остры, как шилья.

После уж узнали, что Суворов, объезжая полки, попробовал рукой штык у одного солдата и нашел его тупым — вот и отдал приказ, чтобы все вывострили штыки.

После этого сделали сильно большой переход, верст до 80. Шли день и ночь, и на заре захватили неприятеля почти врасплох; он помещался в лагерях за речкой (река Ауда, хотя наши солдаты и не удостоили эту дрянь названием реки). Едва мы перешли ее вброд, как с криком «ура!» прямо ударили в штыки и такой страх нагнали на французов, что они, побросав биваки и багажи, метались во все стороны как угорелые, произнося какие-то незнакомые нам ругательства. Думаю, что от этого их больше и побито было.

В этом деле были все русские войска, австрийских в бою мы не видали, полагать надо, что они были влево от нас.

Суворов все время был при нашем отряде и каждому баталиону сам давал назначение, оттого французов так ловко и поколотили. На другой день после разбития французов дневали, а на следующий рано утром пошли с Милорадовичем и сделали сильный переход вправо, а князь Багратион пошел влево. Тут погода сделалась дождливая, солнце уступило свое место ненастью. Наши сухари стали киселем, под стать старым бабам, а не нашим храбрым гренадерам, как называл нас Милорадович.

Наша колонна шла целый день, потом всю ночь, и на свету, откуда ни возьмись, опять явился Суворов. «Ура» от задних рядов донеслось к нам. В Италии его уже иначе не встречали, как с шумными криками «ура!» Наш баталион и Апшеронский всегда шли впереди. Француз долго не держался и обратился в бег. Да им и нельзя было держаться, потому что напор наших был дружный. Сами изволите знать: сражались перед лицом победоносного любимого вождя, так всякому хотелось заслужить его спасибо.

Веселый и довольный, объезжая полки и встречая по полю одиночных солдат, не тяготился он приветствовать каждого: «Благодарю, ребята! Благодарю, чудо-богатыри! Французов разбили! Вот мы пойдем и еще разобьем!»

Давно уж мы его знали, но не могли привыкнуть к нему — этот герой был нам на удивленье! Ведь всю планиду небесную знал, и какие святые ему говорили, где и кого он найдет?

Куда ни вел нас, мы всюду побеждали, точно как будто кто ему говорил… где скрывается неприятель: день и ночь идем, а на заре бьем французов! Конечно, и у нас был урон; да ведь без этого нельзя: где дрова рубят, там и щепки валяются. Однако большая была разница от неприятельского; на одного нашего насчитаешь три, четыре француза, а где и больше.

Но вы, Ваше благородие, не думайте, чтобы француз был плохой воин; его надо бить умеючи. Нам случилось один раз видеть, что и у него вместо шерсти бывает щетина. Это было на берегу реки (при Бассиньяно, 1 мая), когда с нами не было Суворова; вот мы почитай что не двое ли суток бухались с ним и что проку-то? — все дело было дрянь. Да спасибо нашему Милорадовичу, что хоть выручил, а то просто так француз расходился, что прямо к морде так и лезет.

Отсюда пошли под Тур-Тон (так Попадичев называет Тортону) и стали тут лагерем. Вот здесь видели, что Суворов проезжал мимо наших биваков с каким-то штаб-офицером. Нам, привыкшим видеть его всегда одного с казаком да адъютантом, показалось это новостью. Вот и любопытствовали знать, кто это такой ехал возле Суворова? Говорят, что подполковник князь Мещерский — из себя такой мужественный и плечистый.

А тут, поглядишь, к нам под Тур-Тон прибыли новые войска из России — нашего полка пришло два баталиона.

Ну, они почище были одеты нашего. Более всего, я вам доложу, мучались мы обувью. Бывало, никак не напасешься. Одни сапоги одел, а другие готовь про запас, а чуть прозевал — смотришь, и бос. Первое дело — марши были очень частые и дождливые, а второе — дороги совсем неспособные или вода. Шли по колено; от воды сапоги поразмокнут, а на каменьях изорвутся. А при наших походах до шитья ль тут сапогов? Без обуви солдат все равно что без подков: долго не находит.

— Что ж вы от комиссии-то получали? — спросил я, удивленный рассказом старика.

— Из комиссии? — с усмешкой сказал старик, — ровно ничего!

Но ведь сказано, Ваше благородие, что голь хитра на выдумки, так случилось и с нами… Наделали поршни и стали ходить словно французы какие, в башмаках. А надолго ли поршни-то? — бывало, недели не поносишь.

Нет уж, по-моему — лучше я буду ходить без рубахи, нежели без сапогов. Бывало, как пришли куда и есть где расстараться, так что? — сапоги первое дело что справно: одни на ногах, а другие всегда в торбочках в запасе.

Теперь, Ваше благородие, пойдемте на реку Требию бить французов! Вот тут-то пошли частые и сильные сражения! Бывало, ночь кое-как отдохнешь, а потом целый день пройдет в действии. Перестрелки шли жаркие да упорные, так что кроме своих 60-ти патронов иногда на случай возьмешь патронов 100 и таскаешь их за обшлагами, по карманам, а суму порой набьешь, так что и крышки не закрываешь.

Сначала мы сбили француза с биваков и, прогнав за речку, ночевали. Но с рассветом началась сильная перестрелка с часовыми, а потом он повалил колоннами. По его приготовлениям видно было, что он решился крепко стоять.

Тут и наши с апшеронцами выстроились по-ротно в колонны — каждая рота, по тогдашнему расчету, стала особо в колонну по 4 взвода, и пошли у нас движения, где колоннами, а где выстраивали и фронт.

Позиция наша с правого фланга близ речки была бугристая, каменья торчали из земли, как волы или бараны какие — место было скверное. А так влево виднелся город и башни, как будто крепостные, впереди его небольшие курганчики.

Бой разгорелся, и смесь сделалась сильная. Французы перемешались с нашими… тут не было порядку: каждый только думал о том, чтоб неприятелю не дать ходу и сбить его в кучу.