Пожалуйста, только живи! - Ольга Карпович

Марат вздохнул, но тут же, по-детски быстро переключившись, затараторил:

– Мам, Лина зовет меня ужинать. Она сказала, если я съем всю тарелку, она даст мне мороженое. Мам, а мороженое шоколадное? Не знаешь? Ладно, мам, я пошел. Тут вот папа еще…

Рита услышала в трубке какую-то возню. Потом по полу протопали удаляющиеся шаги Марата. А затем раздался голос ее мужа:

– Здравствуй, Маргарита!

– Привет, – отозвалась она почти спокойно.

– Как Париж? – спросил он.

Голос его был обычным, спокойным, ничего не выражающим. Тот самый голос, который однажды сказал ей: «Я позволю тебе все, что угодно, кроме лжи». Она и произнесла равнодушно:

– Здесь жарко. Все украшено к празднику. Я видела парад сегодня. Очень красиво.

Ни слова лжи. Почти полная правда. Почти…

– Маргарита, возвращайся домой, – вдруг сказал Борис.

Показалось или в его голосе в самом деле что-то изменилось? Не властность, нет, он всегда говорил властно и твердо. Но сейчас Рите вдруг послышалось в низком бархатном звуке его баритона тщательно скрываемое звенящее напряжение.

– Возвращайся сейчас. Сегодня же, – повторил он.

Знает? Нет, не может быть!

Ей было хорошо известно, на какой гнев способен был так отлично умевший держать себя в руках Кратов. Когда что-то шло не так на одном из его заводов, когда один из его подчиненных допускал какую-нибудь нелепую оплошность с ценными бумагами, Кратов приходил в такую ледяную неуправляемую ярость, что у его сотрудников, казалось, от страха подкашивались ноги. Он не повышал голоса, напротив, говорил как будто тише и язвительнее, но эффект его слова имели колоссальный. Как по мановению волшебной палочки, люди бросались исправлять свои огрехи и вскоре уже рапортовали, что все налажено. И Рита не сомневалась, узнай Борис, к кому на самом деле она улетела, он не стал бы ее щадить и обрушился на нее со всей силой своего гнева. Их сделка – можно ли вообще называть сделкой с виду счастливый, ровный и гармоничный брак? – основывалась на ее обещании быть всегда предельно честной с мужем. А нарушителей условий сделок Кратов не щадил. Знай он, что Рита солгала ему, вряд ли стал бы уговаривать ее вернуться домой. Разве что… Разве что он и в самом деле испытывает к ней некоторую привязанность? Нежность, любовь? Нет, это чушь, которую и представить-то себе невозможно. Любил он их сына, а ее просто захотел когда-то заполучить и сделал для этого все необходимое. А теперь заботился о ней, как о ценном приобретении в коллекцию, баловал, забавлялся ее причудами. Поверить в то, что такой жесткий, холодный и расчетливый человек, как Борис Кратов, способен был на любовь, да еще к ней, было немыслимо.

– Зачем мне возвращаться? Что-то случилось? – спросила Рита.

– Скажем, я просто тебя прошу. Соскучился. Возможно, мне через несколько дней придется уехать по делам. Тогда мы долго не увидимся.

Что ж, значит, все так просто. Просто хочет провести несколько дней со своей забавной зверушкой перед отъездом. А все, что ей на мгновение послышалось в его голосе, – просто бред параноика. Наверное, она и в самом деле стареет, расслабилась от спокойной сытой жизни. Интуиция стала подводить.

– Слушай, у меня столько планов, – придав голосу тщательно выдозированную толику досады, ответила Рита. – Я билеты в «Гранд Опера» заказала – надо же мне хоть немного подтягиваться к твоему культурному уровню. Давай я все же вернусь через неделю, как и было запланировано?

Он секунду помолчал и ответил ровно и доброжелательно, не дав Рите и малейшего подозрения, что ее ответ его разочаровал:

– Хорошо. Решай, как считаешь нужным.

– Ладно, – сказала Рита. – Ладно. Тогда пока?

– До свидания, Маргарита! – попрощался Кратов и положил трубку.

Рита сунула мобильник в сумку, поднялась с кресла и прошла к зеркальным дверям лифта. Швейцар в белоснежной, тщательно выглаженной форме и дурацкой красной шапочке с золотым галуном улыбнулся ей механической отточенной улыбкой.

Рита знала, что очень рискует, сорвавшись вот так неожиданно на встречу с Маратом. Рискует всей своей налаженной жизнью, бытом, деньгами, положением. Что сделает Борис, если узнает однажды, что она неверна ему? Просто выставит из своей жизни? Или, по понятиям бандитского мира, в котором он начинал становление своей карьеры, замочит, закатает в ковер? Нет, это, пожалуй, уж слишком. Не потому, что в нем недостаточно жестокости, нет, скорее потому, что у него слишком хороший вкус, чтобы опуститься до такой пошленькой мелодрамы. Нет, убивать он ее не станет, но изрядно испортить жизнь сможет наверняка.

Вот только… Только, едва услышав в трубке голос Марата, Рита словно оттаяла от сковавшего ее ледяного плена, проснулась от муторного, тяжкого, не приносящего облегчения сна. От всей этой диагностированной старательным доктором депрессии, измучившей ее после их последней встречи, не осталось и следа. Она снова жила, искрилась, брызгала энергией, замирала, предвкушала. Жизнь властно, горячо билась в каждой жилке, рвалась наружу, требовала поступков. И отказаться от этого наркотика Рита не могла. В конце концов, не так уж часто она себе позволяла эту слабость.

Марат… С ним была связана еще одна ложь, отравлявшая бьющую через край радость от этих коротких встреч. Рита так и не решилась сказать ему, что вышла замуж. Тогда, в Марселе, она тщательно спрятала на самое дно сумки все дорогие вещи, которые могли бы выдать ее внезапную перемену статуса. Часы, украшения, шубу, в которой она прилетела из заснеженной Москвы. Оставалось лишь надеяться, что Марат, не имевший никаких познаний в моде и стиле, не догадается об истинной стоимости ее простых джинсов и темных кашемировых свитеров. Кажется, ей удалось тогда обмануть его. А сейчас?

Рита вышла из лифта, открыла ключом-картой дверь номера. Тяжелые шторы были задернуты, не пропуская в комнату солнечный свет и жар раскаленного города. На этот раз ей не удалось поселиться в дешевеньком мотеле на окраине, потому что Борис, узнав о ее внезапном решении съездить в Париж посмотреть торжества в честь дня взятия Бастилии, взялся сам забронировать ей гостиницу. Он хорошо знал город и уверял, что выберет такой отель, из которого хорошо будет виден парад, но шум празднующей толпы сюда доноситься не будет. И Рита не смогла выдумать достойного предлога для отказа. Теперь ей придется как-то объяснить Марату, как она смогла позволить себе такую роскошь. Ладно, как-нибудь выкрутится.

Она окинула комнату придирчивым взглядом. Кажется, все улики надежно спрятаны, обручальное кольцо покоится на дне чемодана. Кроме тех, которые не спрячешь, – слишком гладкое, холеное лицо без единой морщинки и выдающие истинный возраст усталые глаза, слишком белые и ровные зубы и легкая расслабленность, соответствующая привычке к определенному достатку. Впрочем, Рита надеялась, что Марат на все это не обратит внимания. В первую минуту им ничто не должно мешать, никакие сомнения и подозрения. Это потом, когда они смогут немного отдышаться, оторваться друг от друга, она сообразит, что сказать ему. Наврать, напридумывать… Или сказать правду. В конце концов, это он взял с нее слово, что она станет жить так, как будто его нет, выйдет замуж, родит ребенка. Ему не в чем ее упрекнуть. Ведь так?