Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб - Вера Камша

– Я как-то этого не заметил, – отмахнулся Жермон, – но тебе виднее.

– Ты вообще редко думаешь о себе. Это ошибка многих делающих дело людей, которая в конечном счете сказывается и на само́м деле. Лизоб утверждает, что садиться в седло тебе рано, но до моей квартиры ты дойдешь без вреда для себя.

– Разумеется, дойду. – Ойген просто так не говорит ничего. Сказал, что позаботится о лошади, и вот вам лошадь. – Тем более чтобы познакомиться с результатами твоих стараний. Я привык к торской породе.

– Торская порода хороша в Торке, а эта кампания будет протекать на равнине. Я остановился на полумориске шести лет от Мародера известного тебе Хорста и трофейной зильберской кобылы. Надеюсь, ты не питаешь предубеждений против гнедой масти…

Предубеждения Жермон питал разве что против буланой, и то потому, что в юности предпочитал эту масть прочим. Еще одна глупость. Думаешь, что воюешь с прошлым, а оно все еще настоящее, а когда становится прошлым, война заканчивается. Незаметно и навсегда.

– Ты еще не узнал, за что меня выставили из дому?

– Нет, и это мне очень многое портит. Я вижу три причины, по которым могли убить Юстиниана Придда, но я не нашел ни одной, по которой твой отец мог лишить тебя наследства. Он мог бы изгнать Ги и Иорама, если бы знал, что из них получится, но не тебя.

– Ги не было и шестнадцати, а Иораму… Леворукий, я забыл, когда он родился!

– Не думаю, что тебе нужно это вспоминать. Твои братья могли успеть стать мерзавцами, но им в их годы не хватило бы умения обмануть зрелого человека. Значит, это сделал кто-то другой. Твой отец приходил в ярость, получая письма из Олларии. Возможно, причина кроется в них, но если в письмах содержались порочащие тебя сведения, их должны были проверить. Гвардией командовал генерал Понси, его никто ни о чем не спрашивал, и он, невзирая на скандал, дал о тебе блестящий отзыв.

– Даже так? – Длинный придирчивый генерал, который не понимал шуток и впадал в ярость из-за малейшей ерунды, Понси никому не давал блестящих отзывов. Так, по крайней мере, считалось.

– Понси написал твоему отцу, требуя объяснений. Он не получил ответа и собирался при первой возможности отправиться в Ариго отстаивать твою честь и честь гвардейского мундира. Предлагаю продолжить наш разговор за обедом. Смотри. Вот тот, с белым чулком на правой задней.

Смотреть лошади зубы и ноги после того, как ее одобрил Райнштайнер, было даже не невежливо – глупо. Жермон просто взял у конюха морковку и протянул стройному гнедому жеребцу с такими густыми и длинными гривой и хвостом, что в их обладателе впору было заподозрить линарца. Конь угощение принял. Он казался спокойным и смышленым, а с учетом того, кто его выбирал, таковым и являлся. То, что нужно генералу с простреленным бедром, собирающемуся завтра же проверить свой корпус.

– Как его зовут? – Жермон предложил гнедому вторую морковку и понял, что хочет в седло. Прямо сейчас.

– Его зовут Барон. – Райнштайнер довольно улыбнулся. – Я не буду против, если ты иногда станешь называть его Ойгеном, но постарайся не пить с ним на брудершафт.

Это несомненно было шуткой, и Жермон засмеялся.

Лошади могут многое, в том числе и гасить дурные предчувствия. После знакомства с Бароном даже начавшаяся кампания стала выглядеть привлекательней. Жермон еще разок растрепал черную гриву, подтвердил, что коня надо доставить именно в дом меховщика на Крайней улице, и с удовольствием огляделся.

Бергерский лагерь являл собой кусочек Торки, отчего настроение стало еще лучше. Никаких домов, только поставленные в раз и навсегда заведенном порядке вокруг флагштока палатки. Бирюзовые мундиры, золотой крутобокий кораблик в солнечном небе, знакомая громкая речь.

– Тот, кто отобрал у меня имя и отца, подарил мне Торку, – вдруг признался Жермон. – Это больше, чем я потерял. Теперь я это вижу.

– В таком случае тебе нужна жена с толстыми светлыми косами и много родственников. – Райнштайнер все еще был склонен шутить. – Я очень сожалею, что у меня нет сестры подходящего возраста, но после войны я обо всем позабочусь.

Шутка? Как бы не так! Ойген обещал лошадь и нашел. Теперь он станет искать полную белокурую девушку и тоже найдет. Большего бреда в жизни Жермона еще не случалось, но генерал понял, что готов жениться по выбору Райнштайнера хоть сейчас. У него появится толпа здоровенных белобрысых родичей, а в Гайярэ можно построить почти бергерский замок. Там даже холм подходящий есть, а старый дворец лучше не трогать: он принадлежит мертвецам. Пусть спит среди своих маков, туда нельзя возвращаться, как нельзя тревожить прошлое.

– Ты внезапно стал таким серьезным, – напомнил о себе Райнштайнер, разрушив еще не построенный дом на Кошачьем Камне.

– Я же в гостях у бергеров, – торопливо усмехнулся Ариго. – С кем поведешься…

– Это не так, твои мысли внутри тебя. Здесь и сейчас нет ничего серьезного. – Длинный баронский палец указал направо, где пара здоровенных горцев усердно выпихивала друг друга из довольно-таки кривого круга. Рядом, подбадривая борцов, топтались бергеры и несколько кавалеристов Гирке. Кто-то на кого-то ставил, кто-то отвечал…

– Предлагаешь присоединиться?

– Если ты готов отложить обед.

– Я предпочту телятину. Сделать ставки можем позднее.

Лагерь шумел, веселый бирюзовый лагерь, где собрались люди, равно готовые обедать, бороться и убивать. Они здоровались и улыбались, показывая крупные белые зубы, Жермон отвечал и думал о доме, но не так, как обычно. Не сожалея, не злясь, не желая доказать или вернуться, просто вспоминалось маковое море, бьющееся в холмы, и чиркающие о плиты террасы ласточки, белые и черные. Чем темнее становится несущее грозу небо, тем ниже летают птицы, тем ярче горят в лучах невидимого солнца красные цветы и белый алвасетский мрамор…

– Пфе!

Несуществующие тучи развеялись, светящийся белый камень сменили опрятные палатки. Жермон потряс головой и понял, что у него колотится сердце. Ну не дурак ли?! Хотя после ран, после серьезных ран, бывает и не такое.

– Это интересно, – сообщил позабытый Ойген. – Интересно с двух сторон сразу.

– Даже так? – скрыл свое замешательство Жермон и понял, что барон говорит не о нем. Ну кто станет оглядываться на вдруг примолкшего приятеля, когда впереди фыркает, топает ногами и тычет указательным пальцем Ульрих-Бертольд, возмущенный разворачивающимся перед ним двойным поединком.

Райнштайнер быстро пошел вперед, Жермон похромал следом. В одном из бойцов он уже узнал Валентина, фехтовавшего с кем-то из молодых Катершванцев. С кем – генерал, естественно, понять не смог. Плечистый белоголовый парень ловко управлялся с клинком, но Валентин превосходил противника, немного, но превосходил! На первый взгляд, Придд дрался как всегда, Жермон узнавал отдельные приемы, в том числе и свои собственные, и все же это был совсем другой поединок! Сдержанность, холодность, расчет – это да, это никуда не делось… Но вдруг появившийся напор, словно парень что-то доказывает… Кому? Потрясающему кулаками непарному барону? Себе? Сопернику?