Сочинения в трех томах. Том 3 - Майн Рид

Злодей продолжал ее уговаривать и закончил свою речь новыми угрозами.

Измученная вконец, она стала с отчаянием умолять:

— Убейте меня, убейте меня!

В то же самое время и в тех же выражениях Иньеса отвечала своему жестокому преследователю, постепенно заставившему ее отойти в самый угол пещеры.

Наступившее молчание было прервано де Ларой:

— Ну, мы покидаем вас, сеньориты. Ложитесь спать, не опасаясь ничего дурного с нашей стороны. Не сомневаюсь, что, отдохнув и выспавшись, вы увидите все в другом свете. В одном только будьте уверены: избежать вашего плена вы можете не иначе, как переменив свои фамилии. Впрочем, это неизбежно произойдет даже и в случае вашего отказа. Да, Кармен Монтихо, меньше чем через неделю вы превратитесь в донью Кармен де Лара. А вы, Иньеса Альварец, будете Иньесой Кальдерон. Не думайте, что это имя вас унизит; оно одно из самых знатных в Калифорнии и нисколько не хуже вашего или какого-либо иного имени в Испании.

— До свидания, сеньориты, спокойной ночи!

Кальдерон повторил то же пожелание, после чего злодеи спустили парусину и вышли за дверь, взяв с собою и фонарь. Пещера погрузилась в полный мрак. Девушки отыскали друг друга ощупью и, обнявшись, обессиленные горем, упали на пол пещеры.

Глава XLV

НАВСТРЕЧУ ОКЕАНУ

На Южном море начинался новый день. Когда над гребнями Кордильер Центральной Америки появляется золотой шар, напоминающий высоко подвешенную огромную лампу, лучи солнца разливаются и сверкают по всему необъятному океану.

На протяжении многих градусов широты стоит беспрерывный свет, превращающий ночь в вечный день. Наблюдатель, обративший взор к западу, увидел бы на блестящей, обширной водной поверхности предметы, которые не могли бы обрадовать Бальбоа. В его время только грубые индейские бальзы или хрупкие перигуа могли робко пробираться вдоль берега; теперь же в безбрежном открытом море можно было увидеть громадные корабли с широкими белыми парусами и даже пароходы с железными трубами, изрыгавшими густой черный дым. Однако в ту пору суда встречались здесь не особенно часто, так как торговые сношения Тихого океана всегда были куда слабее, чем Атлантического.

В то утро, о котором идет речь, можно было заметить только один-единственный корабль. Он шел по направлению к океану, а не к берегу, который он, видимо, только что покинул.

В лучах восходящего солнца судно выделялось белым пятном на лазоревом фоне моря, а его поднятые паруса казались не больше крыльев чайки. Тем не менее опытный моряк мог бы рассмотреть в телескоп, что это было небольшое судно, с косыми мачтами, какие обычно бывают на барках. В подзорную трубу можно было прочитать на корме имя: «Кондор». Если бы, невзирая на все происшедшее, кто-нибудь мог бы попасть на судно, то увидел бы пустые палубы, а на руле не застал никого, хотя паруса были подняты и лиселя поставлены.

Два чудовища с ржавой щетиной, имевшие отдаленное сходство с человеком, опрокинутый бак, опустошенные сундуки матросов и развязанные мешки, а в камбузе на лавке черный негр, привязанный к скамье, — все это поразило бы посетителя. Но еще удивительнее был вид кают-компании. За роскошно сервированным столом, с двух его концов, сидели люди, даже не приподнявшиеся со своих мест, как того требует учтивость, а как будто прикованные к стульям, с выражением полного отчаяния на лицах. Такую непередаваемую картину представлял чилийский корабль на другое утро после описанных выше событий.

Это была страшная ночь для трех несчастных, оставленных на «Кондоре», особенно же для тех, кто сидел у стола, потому что, помимо тяжести заключения, их терзали другие мысли, переполнявшие через край чашу их испытаний. Оба долго сопротивлялись, прежде чем уступить дикому насилию. Даже кроткий шкипер, сколько мог, отбивался, боролся и угрожал, пока его не связали по рукам и ногам. Дон Грегорио сначала тоже сопротивлялся изо всех сил, а потом старался разжалобить своих врагов, но и то и другое, конечно, было напрасно. Не потеря сокровищ, составлявших главную часть его состояния, сокрушала его, а те женские вопли, которые в эту минуту донеслись до него.

Кармен и Иньеса были, очевидно, похищены злодеями, и их внезапно прекратившиеся крики будили в нем еще большую тревогу и опасения за их жизнь. Впрочем, смерть была для несчастных девушек самым лучшим исходом: страшная неволя, на которую они были обречены, могла повлечь за собой еще худшие несчастья, рисовавшиеся дону Грегорио в самых мрачных красках.

А где же был старший штурман? Вероятно, его тоже убили в момент, когда он пытался защитить обреченных на смерть. Сам честный и доверчивый, капитан не мог себе представить, чтобы Гарри пошел против него. Точно так же и дон Грегорио никогда не поверил бы, что тот, кого ему так хвалили, оказался изменником.

Пока они терялись в догадках, сомнения их разрешились самым неожиданным образом: они услыхали голос Блю, раздававшийся среди голосов мятежников. В его тоне не чувствовалось ни негодования, ни протеста, а, наоборот, дружелюбие, с каким сообщник должен был обращаться к своим товарищам.

Сначала они слышали, как его позвал Страйкер и как Гарри тотчас отозвался, а затем в открытые иллюминаторы ясно донесся весь разговор старшего штурмана. Онемев от удивления и глубоко потрясенные этим открытием, они некоторое время молча смотрели друг на друга и опомнились только тогда, когда почувствовали сильный толчок от отчаливавшей лодки.

Сидя против иллюминатора, дон Грегорио хорошо видел все, что происходит на море. Когда зыбь поднимала нос корабля и корма опускалась, вдали, на поверхности моря, можно было заметить двигавшееся вперед небольшое черное пятно, постепенно удалявшееся от барка. Это была лодка, наполненная людьми, шедшая на веслах и поднимавшая с обеих сторон сверкающие серебристые струи. Не удивительно, что обращенные на нее взоры дон Грегорио выражали напряженное внимание и сердечную тревогу. Ведь она уносила в неопределенную даль все, что ему было дорого; при одной мысли об ужасе, ожидающем впереди Кармен и Иньесу, сердце старика болезненно сжималось.

На горизонте