Поверь в любовь - Мэри Спенсер

– Буду только рада хоть как-то отблагодарить вас за вашу заботу о моем муже, сэр. Вы даже не представляете, насколько я вам признательна!

Джастис сделал вид, что не заметил, как она По привычке назвала Джеймса мужем. Бедняжка едва не валилась с ног от усталости.

– Не стоит, мэм. Если вам что-то понадобится, обязательно дайте мне знать. Не сочтите за вольность, но, сдается мне, Джиму здорово повезло в жизни! Выпади мне такая удача – вечно бы за нее Бога благодарил!

По всей видимости, смысл его слов ускользнул от Элизабет, но Джастис был даже рад этому. На него вдруг свинцовой тяжестью навалилась усталость. Джастис встал.

– Пойду-ка я, мэм. Да и у вас впереди несколько беспокойных часов, пока у Джима не спадет лихорадка. Может, я попозже вернусь и побуду с ним, пока вы немного отдохнете?

Элизабет тоже поднялась.

– Нет, спасибо, мистер Двенадцать Лун. Утром обещал заглянуть доктор Хедлоу. А до того времени все будет хорошо. – Она протянула ему руку. – Еще раз спасибо, сэр. Я непременно передам все Мэтью, как только он появится.

– Спасибо, мэм. Если я понадоблюсь, смело посылайте за мной. – Впрочем, Джастис уже догадался, что эта женщина не из тех, кто просит о помощи.

Весь остаток ночи Джеймс горел, как в аду. Элизабет не смыкала глаз, то меняла на нем пропитанные потом рубахи, то поила его с ложечки. Она обтирала ему мокрым полотенцем лицо, когда он жалобно стонал, и успокаивала, когда Джеймс, терзаемый кошмарами, пытался вскочить с постели.

Она не отходила от него ни на шаг, что-то приговаривая своим нежным голосом, даже пела ему песенки, лишь бы только он лежал спокойно. Порой его руки бессознательно тянулись в пустоту, и тогда Элизабет брала их в свои, подносила к губам и поцелуями охлаждала пылавшую жаром кожу. В бреду с его губ срывались имена Мэгги и Натана, порой он звал покойную мать или отца, что-то невнятно бормотал о Лос-Роблес, о Мэтью и снова звал Мэгги. А потом вдруг, будто вспомнив, произнес «Элизабет».

– Бет! – Голос его дрожал. – Бет!

– Я тут, Джеймс. – Элизабет так устала, что едва держалась на ногах. Голова ее лежала на подушке, колени ныли от долгого стояния на холодном полу, язык уже отказывался повиноваться. Он звал ее уже не меньше часа.

У Элизабет слипались глаза. Еще немного, и она уснет мертвым сном.

Веки ее сомкнулись, когда над ухом вновь раздался хриплый шепот:

– Бет, Бет...

– Я здесь, Джеймс.

– Бет...

– Я здесь, Джеймс.

– Бет, милая, – вдруг произнес он совсем другим голосом. Элизабет вздрогнула и увидела его широко раскрытые глаза. Казалось, ему стало легче. – Бет, – прошептал он, протянув к ней руку. – Бет, ты здесь!

Элизабет со слезами прижала к губам его ладонь. – Да. Я всегда буду с тобой, Джеймс.

– Мне приснилось, что ты ушла от меня, – пожаловался он. – Это было так ужасно! Кошмар какой-то. Я хотел умереть!

Она со слезами приникла к его горячим губам.

– Поспи, Джеймс. Тебе надо отдохнуть.

– Я что, болен? – смущенно спросил Джеймс. – Да, меня что-то лихорадит. Не позволяй Джонни подходить ко мне, Бет. Не то и он заболеет.

– Хорошо, – пообещала она, с трудом сдерживая слезы.

– Не хочу, чтобы он заразился, – пробормотал он, закрывая глаза. – Ох, как же мне плохо!

– Спи спокойно, Джеймс. Я позабочусь о Джоне Мэтью.

– Прости, что доставляю тебе столько хлопот, Бет. Я не хотел... Только не уходи, ладно? Не оставляй меня, милая!

– Ни за что, – пообещала она.

Он мгновенно уснул. Едва дыхание его стало глубоким, как Элизабет, стоя возле постели на коленях, ткнулась лицом в подушку и провалилась в тяжелый сон.

В сознание Джеймса вторгались чьи-то голоса. Их настойчивое жужжание раздражало его, как непрерывный писк комара.

Голос Элизабет, нежный и милый, то ласково нашептывал что-то, то мурлыкал какую-то немудреную песенку.

Голос Билла Хедлоу – повелительный и холодный, будто зимний день. И боль! Боже праведный, что за боль!

– Ш-ш-ш, все уже, все! – Это опять Элизабет, и боль, будто послушавшись ее, тут же стихает.

А вот голос Мэгги, вначале такой теплый и любящий. И сколько в нем злости и возмущения потом!

– Я забираю его в Вудсен-Хиллз. И ни о чем не хочу больше слышать!

И снова зажурчал голос Элизабет, но в нем чувствуется такая непреклонность, что Джеймс немедленно успокаивается.

– Нет!

Господи, как же жарко! И хочется пить.

Снова Элизабет. Мокрая холодная тряпка ложится ему на пылающий лоб.

Потом в его сознание вплывает голос Натана – такой уверенный, чуть насмешливый. Но что-то мешает Джеймсу уснуть. Наверное, их болтовня... почему-то он нервничает... снова болтовня... их голоса...

– Я просто не хочу, чтобы он оставался здесь наедине с вами.

– Не говорите ерунды! Он же ранен!

– Это неправильно. Позвольте мне остаться с ним. А вы пока побудете у Кирклендов. Вы же знаете, я о нем позабочусь.

– Нет. И давайте не будем больше об этом, хорошо?

– Люди уже начинают болтать.

– Вы же сами как-то сказали, что вам все равно.

– Так и есть. Но мне неприятно, когда злые языки перемывают косточки вам. Любимая, ну пусть тогда Мэгги заберет Джима в Вудсен-Хиллз! Ухаживать за ним – ее право. Да вы и сами знаете, что он предпочел бы быть там, а не здесь.

– Он еще очень слаб. Его нельзя трогать.

– Ну не убьет же его эта поездка!

– Даже слышать об этом не хочу, Натан. Джеймс останется здесь, пока не поправится.

– Но он вам больше не муж, Элизабет!

– И вы тоже... пока!

– Неужели вас не волнует, что говорят люди?

– Именно так. И не говорите мне, Натан Киркленд, что вас это так уж заботит!

Голоса становятся громче, в них слышится раздражение. Резко хлопает дверь. И снова тишина. Тишина и покой.

– Джеймс! Джеймс!

Он открыл глаза и поморгал. – Ты узнаешь меня, Джеймс?

Голос отказывается повиноваться ему. Джеймс с трудом разлепляет ссохшиеся губы.

– Бет? – просипел он с натугой и досадливо поморщился: не голос, а какое-то кваканье!

– Да, – выдохнула она с явным облегчением.

– Что?..

– Ты у меня дома. Тебя ранили, и мистер Двенадцать Лун принес тебя ко мне. Ты что-нибудь помнишь?

Он чувствовал себя ужасно. Все болело.