По лезвию ножа, или В погоне за истиной - Максим Окулов

— Он, как и ты, теперь будет служить мне! Я повторяю, теперь ты служишь мне! — Внутренний голос явно начинал раздражаться.

— Хорошо, но… — тело сотрясла волна страшной боли, — ой, больно, что ты делаешь?

— Когда Наставник что-то говорит или приказывает, надо отвечать: «Слушаю и повинуюсь», ясно?

— Ясно, ясно, больно!

— Ясно!? — рявкнул Наставник.

— Слушаю и повинуюсь, Наставник! — боль немедленно отступила.

— Вот и хорошо. Ты облажался с Зергосом, Варгот. Надо исправлять эту ошибку.

— Но я следовал тогда указаниям своего бывшего наставника, я же… Больно! — в голос закричал Варгот.

— Что нужно говорить?

— Слушаю и повинуюсь, слушаю и повинуюсь!

— Вот так! А то вы, мерзкие людишки, распускаетесь, как только вам даешь волю. Вот и Зергоса я распустил, выполняя по началу его дурацкие прихоти: ему очень нравилась власть над людьми. Но теперь этого не будет! Итак! Зергос должен умереть. Сейчас как раз полнолуние, он должен быть принесен в жертву сатане.

— Но я же не жрец, как я смог… Больно!

— Ты что — тупой? — в голове раздался дикий хохот. — Ты думаешь, я не позаботился об этом?

— Слушаюсь и повинуюсь, Наставник! — сквозь боль прокричал Варгот.

— Вот и хорошо. Теперь езжай к квартире Зергоса в Одинцово, оттуда я тебе укажу путь к месту, где его искать. Смотри, Варгот, не провали это задание, а то я начинаю сердиться всерьез.

— Наставник, позволь один вопрос, — произнес Варгот заискивающим тоном.

— Чего тебе еще?

— Насколько я понял, мы планировали свалить убийство банкира на Зергоса, это остается в силе?

— Нет, ты упустил Зергоса, он предал сатану и должен умереть как предатель!

— Но тогда мы теряем контроль над банком. А если выпутается жена банкира, то будут искать настоящего убийцу и могут выйти на меня, тогда… — внутренний голос прервал его на полуслове.

— Вот и поторопись! Поторопись заткнуть рот этому щенку, чтобы он про тебя ничего никому не рассказал. А банк мы уже потеряли, и это твоя вина, Варгот!

Наутро, после бессонной ночи Варгот осознал, что совершенно напрасно все эти годы завидовал Зергосу. Его новый Наставник был настоящим монстром. Нет, и прежний наставник бывало наказывал Варгота и требовал от него исполнения различных прихотей помимо воли. Варгот даже сетовал иногда на его жестокость, но это были цветочки…

Варгот стоял перед церковным домиком и с ненавистью смотрел на Зергоса сквозь оконное стекло. Он ненавидел его за все: за то, что повстречал тогда — пятнадцать лет назад; за многолетнюю зависть его более могущественному наставнику и, наконец, за то, что Зергос теперь свободен. Да, Варгот это понял, лишь взглянув в его глаза. Учитель был готов к тому, чтобы силой увести своего нерадивого ученика, как он это сделал тогда, в электричке. Сейчас он видел, что это не понадобится. Варготу хорошо знаком этот взгляд, которым обреченные хрюсы смотрели на него. И этот взгляд не раздражал его, а бесил! Нет, Варгот решительно не мог понять, что может быть дороже жизни?! Что такого могли знать эти людишки? И как Зергос, еще совсем недавно не вылезавший из запоя, смог ТАК измениться?

Я вышел на улицу и встал перед бывшим учителем. Пауза затянулась: мы молча смотрели друг на друга, первым не выдержал Варгот:

— Ну здравствуй, брат Зергос, как поживаешь?

— Я не собака, Варгот, у меня есть имя — Николай, так что оставь клички для козлов! И прибереги любезности для другого случая. Делай то, ради чего пришел, — Варгот не был готов к подобному разговору. Он молча развернулся и бросил сквозь зубы:

— Иди за мной!

Новенький Opel Astra не торопясь ехал в сторону от Москвы. Минут через 15 машина остановилась перед высоким забором, за которым виднелась лишь крыша добротного дома. Варгот просигналил, и ворота вскоре открылись: хмурый мужчина лет 50 впустил их внутрь. Варгот вышел из машины, обменялся несколькими словами с хозяином дома и, подойдя к машине, открыл дверь с моей стороны:

— Выходи.

Я молча повиновался. Варгот и хозяин дома начали меня избивать. Я не знаю, сколько это продолжалось, но в результате все тело мое болело нестерпимо. Глаза опухли и практически ничего не видели, а дышать я мог только ртом. Затем меня куда-то поволокли. Мое тело водрузили на что-то твердое и плоское, руки развели в стороны и привязали, а затем начали срывать верхнюю одежду. Раздев до гола по пояс, мои мучители сделали перерыв. Все это время я усиленно молился. Было очень страшно: больше всего пугала полная неизвестность. Наконец я услышал чтение характерных заклинаний и острая жгучая боль пронзила мою грудь. Я не выдержал и закричал, тогда мой рот заткнули кляпом. Дышать стало практически невозможно. Боль в груди переместилась к животу. Я догадался: на моем теле вырезали ритуальные знаки. Наконец, пытка закончилась. Отвязав руки, меня поволокли по лестнице вниз и втолкнули в какое-то помещение, за спиной лязгнула металлическая дверь. Стихли все звуки, пахло сыростью подвала, было абсолютно темно. С трудом я поднялся и встал на колени.

— Вот, Коля, это и есть твоя Гефсимания, — прошептал я разбитыми губами. — Господи, прости меня за это сравнение! Ты, безгрешный и безвинный, брал на Себя огромную ношу там, в Гефсиманском саду, я же по своим грехам получаю то, что заслужил. Но, Господи! Как же тяжело и страшно! Как больно! Помоги мне! Я взываю к Отцу Небесному: да исполнится воля Твоя!

Неожиданно сверху начал струиться странный свет. Казалось, что он был материальным, плотным, так что его можно было пощупать. В сыром затхлом подвале распространилось дивное благоухание. Свет был яркий, но я не видел даже очертаний стен подвала. Казалось, что кроме меня здесь был только свет — и ничего более. Постепенно сияние начало рассеиваться, истончаться подобно туману, и передо мной чудесным образом предстала фигура старца в богатом торжественном одеянии. Я уже несколько раз встречал этого человека за время своего служения сатане. Обычно он препятствовал моим злым делам. Последний раз это было совсем недавно, когда я пытался найти того парня в Олимпийской деревне в Москве.

— Здравствуй Николенька! — голос старца был мягким и ласковым. Николенька — так называла меня бабушка в детстве. Неожиданно из глаз моих хлынули слезы. Дедушка подошел ближе, сел прямо на пол и положил мою голову к себе на грудь. Ладонь незнакомца ласково гладила мою голову, пока я не успокоился. — Тяжело тебе?

— Больно. Все тело болит, сильно!

— Сейчас мы тебе поможем, — старец достал откуда-то пузырек с благоухающим маслом и стал пальцем помазывать мне больные места. Как только он коснулся глаз, я увидел, что нахожусь в грязном подвале, заставленном наполовину картонными коробками. Постепенно боль уходила, а раны затягивались прямо на глазах. Незнакомец убрал флакончик и ласково посмотрел на меня: — Лучше теперь?