Возвращение Борна - Роберт Ладлэм

И сержант не ошибся. Завернув за угол здания и оказавшись на аллее, он сразу же увидел ярко высвеченную светом фонаря фигуру человека на пожарной лестнице. Одновременно на противоположном конце аллеи появился еще один полицейский. Сержант подал ему знак, указав на спускавшегося по пожарной лестнице преступника. Затем он вытащил пистолет и направил дуло вверх, намереваясь изрешетить убийцу, если тот не пожелает сдаться. Однако в следующий момент сержант оторопело захлопал глазами: по пожарной лестнице спускался не один, а двое людей!

Полицейский выстрелил. Пуля попала в металл, выбив из него искры, и один из беглецов, потеряв равновесие, пошатнулся и рухнул вниз, упав в один из двух огромных мусорных баков, стоявших рядом с пожарной лестницей. Полицейский бросился к баку, но сержант остался на месте. Он видел, как, добежав до мусорных баков, его коллега остановился между ними и заглянул в тот, в который свалился один из подозреваемых. После этого сержант поднял голову, чтобы посмотреть на второго беглеца. Освещение было скверным, но даже в этом тусклом свете было видно, что вторая фигура исчезла. На лестнице больше никого не было. Куда же он мог подеваться?

Сержант перевел взгляд на мусорные баки и оторопел: его коллега, только что стоявший рядом с одним из них, тоже исчез! Сделав несколько шагов вперед, сержант окликнул его по имени, но ответа на получил. Тогда он вытащил рацию, собираясь вызвать подкрепление, но в этот момент на него что-то обрушилось. Полицейский споткнулся, упал, но затем все же сумел подняться, встав на одно колено, и потряс головой. Затем между мусорными баками возникла какая-то фигура. Прежде чем сержант осознал, что это — не полицейский, он успел получить сокрушительный удар в челюсть, отправивший его в нокаут.

— Свалиться в мусорный бак было довольно глупо с вашей стороны, — сказал Борн, помогая Аннаке встать с булыжной мостовой.

— Вы крайне обходительны, — язвительным тоном ответила она.

— А я-то решил, что вы и вправду боитесь высоты.

— Еще больше я боюсь умереть.

— Ладно, давайте временно прервем нашу дискуссию и смоемся, пока сюда не нагрянула целая армия полицейских.

* * *

Хан смотрел, как Борн и Аннака выбегают с аллеи, и в его зрачках отражался свет уличных фонарей. Хотя тут было слишком темно, чтобы различить черты лица, он безошибочно узнал Борна по очертаниям его фигуры и походке. Женщину, которая была с Борном, Хан даже и рассматривать не пытался — она его не интересовала. Его, как и самого Борна, гораздо больше интересовало другое: кто вызвал полицию в квартиру Ласло Молнара как раз в тот момент, когда там находился Борн. И так же как и Борна, Хана поразило удивительное сходство сценариев, по которым развивались события в усадьбе Александра Конклина в Манассасе и здесь. В обоих случаях чувствовался почерк Спалко. Разница заключалась лишь в том, что, в отличие от Манассаса, где Хан сразу же увидел человека Спалко, здесь он не встретил никого, хотя тщательно обследовал пространство в районе четырех прилегающих к дому Молнара кварталов. Так кто же вызвал полицию? Значит, на месте преступления — или где-то поблизости — должен был находиться человек, сделавший анонимный звонок в полицию после того, как Борн и женщина вошли в здание.

Хан сел во взятую напрокат машину, завел двигатель и последовал за поймавшим такси Борном. Он уехал один, а женщина продолжала идти по улице. Успев изучить повадки Борна, Хан был готов к тому, что тот станет отрываться от возможного «хвоста», менять направление движения, машины, короче, делать все, чтобы избавиться от возможной слежки.

Такси, в котором ехал Борн, остановилось на улице Фё, в четырех кварталах от великолепных будапештских бань «Кирали». Выйдя из автомобиля, Борн вошел в подъезд дома № 106/108.

Притормозив, Хан остановился на противоположной стороне улицы, одним кварталом дальше, и выключил двигатель. Он не собирался следовать за ним. В его мозгу, словно цифры на счетчике такси, мелькали имена: Алекс Конклин. Джейсон Борн, Ласло Молнар. Хасан Арсенов... И, главное, Спалко! Что связывало всех этих людей? Любая цепочка имен и событий, как бы хаотично они ни переплетались, должна иметь свою внутреннюю логику. Нужно только понять ее.

Размышляя таким образом, Хан сидел около пяти минут, и вот у подъезда дома № 106/108 затормозило еще одно такси, из которого вышла молодая женщина. Хан вытянул голову, пытаясь разглядеть ее внешность, но единственным, что ему удалось увидеть, стали пышные волосы рыжего цвета. Он продолжал ждать, наблюдая за домом. После того как в подъезд вошел Борн, в нем не загорелось ни одно окно. Это могло означать только одно: он ожидает эту женщину, а она — хозяйка квартиры. И впрямь, через минуту после того, как вошла она, на четвертом этаже зажглись сразу несколько окон.

Теперь, зная, где они находятся, Хан решил расслабиться и помедитировать, но после полутора часов бесплодных усилий очистить свой рассудок сдался и оставил эти попытки. В темноте его ладонь сомкнулась вокруг маленькой фигурки Будды, и буквально через несколько секунд он уже погрузился в глубокий сон, а оказавшись там, немедленно, камнем, провалился в нижний мир, где обитал его ночной кошмар.

Глубокая, синяя толща воды находится в постоянном движении, кружась, словно живое, сильное и очень злобное существо. Он изо всех сил пытается пробиться к поверхности, гребя руками с такой силой, что кости трещат в суставах. Но, несмотря на все усилия, он продолжает тонуть, опускается все ниже и ниже, затягиваемый в черную глубину веревкой, привязанной к лодыжке. От нехватки кислорода легкие уже горят. Ему хочется сделать вдох, но он знает, что стоит ему открыть рот, как вода ворвется в грудь и настанет конец.

Он опускает руку вниз, пытаясь развязать веревку, но пальцы срываются с ее скользкой поверхности. Тело словно пронизывает электрический ток — это страх перед тем, что ожидает его там, в глубине. Страх пронизывает все его существо, и он с трудом сдерживает желание закричать. В это мгновение его слух улавливает смутный звук, доносящийся из глубины. Он напоминает звон колокольчиков, в которые звонили молящиеся монахи перед тем, как всех их перебили «красные кхмеры». Вскоре звук колокольчиков переходит в песню, которую поет чистый тенор, — повторяющийся заунывный мотив, совсем непохожий на молитву.

И тогда он смотрит вниз и видит неясные очертания предмета, привязанного к другому концу веревки, предмета, который неотвратимо тянет его вглубь, на встречу с судьбой, и создается впечатление, что пение исходит именно от этой фигуры. Предмет, медленно кружащийся в сильном подводном течении, кажется ему знакомым — как собственное лицо, как собственное тело. Но теперь, с ужасом, жалящим подобно змее, он понимает, что звук исходит не от знакомого предмета внизу, поскольку тот — мертв, и именно поэтому своим весом увлекает его в бездну.

Звук становится ближе, и он узнает это заунывное подвывание — оно исходит из него самого.

«Ли-ли-ли! Ли-и, ли-и!» — тихонько поет он перед тем, как окончательно пойти на дно.