Дамы сохраняют неподвижность - Чингиз Абдуллаев

– Не понимаю, почему это тебя так волнует, – пробормотал Прокопчук. – У Галустяна было много помощников, пусть они и разбираются.

– С такой головой ты долго не протянешь, – с сожалением сказал Гогоберидзе. – Если ничего не хочешь видеть вокруг себя, то жди пули в спину.

– А ты меня не пугай, – снова дернулся Прокопчук, но на этот раз гораздо спокойнее, – чего ты хочешь?

– Посмотри сам. Сначала кто-то устроил нападение на автомобили Рашковского, чуть не убили его дочь. Потом Галустян. А недавно я узнал, что у Звонка тоже неприятности были.

– Какие неприятности?

– Кто-то интересовался нападением на Рашковского. Двух ребят Звонка в багажнике машины нашли. Но почему-то не убрали. Как это понять? Провокация или сознательная акция? Почему не убрали, если они им мешали? Мне говорят, что кто-то интересовался нападением на машины Рашковского, а Звонков ведь его самым близким человеком считается.

– После тебя, – напомнил Прокопчук. – Вы, грузины, всегда его поддерживали. Он же ваш, грузинский еврей.

– Только при нем не говори, чтобы он тебе уши не оторвал, – посоветовал Гогоберидзе, – сам знаешь, что он поляк по отцу. А мать отца у него мингрелка из царского рода. Мы его поддерживали всегда и будем поддерживать, кто бы он ни был – грузин, русский или еврей. Он умный человек, и отец его покойный был очень умным человеком. Кстати, мать у него русская.

– Я ничего такого не говорю, – испугался Прокопчук. – Я Валентина Давидовича тоже очень уважаю. Ты знаешь, как мои люди работали, чтобы выяснить, кто организовал нападение. Но нападали не мои. Ты думаешь – это Галустян?

– Конечно, нет. Он на такое был не способен. Но его убрали. Кто убрал и зачем? Мне это очень хочется знать. По всему городу говорят, что его убрали вы вместе со Звонковым. Говорят, что в Москве снова начнется война между кавказскими и славянскими группировками. И все мои друзья спрашивают меня: кому это нужно? Кому нужна война между нами? И я не знаю, что им сказать.

– Какая война? – нахмурился Прокопчук. – При чем тут война? Сам знаешь, что такие вещи без Рашковского нельзя начинать. Звонок без согласия Валентина Давидовича никогда не начнет войну. Тем более против вас. – Он вдруг подумал, что сегодняшняя встреча может оказаться ловушкой. Возможно, его боевиков, стоявших вокруг ресторана, уже убрали, и теперь настанет его черед. Но почему тогда Гогоберидзе теряет время на разговоры? На Гогу это совсем не похоже.

– Никакой войны не будет, – повторил Прокопчук, облизывая внезапно пересохшие губы. – Мы не знаем, кто убил Галустяна. И Звонков не знает.

– Ну, смотри, – вздохнул Гогоберидзе, – сам знаешь, Петя, как я предателей не люблю. Если окажется, что вы войну решитесь начать в отсутствие Рашковского, значит, и против него решили выступить, и против нас. Может, Звонок решил сам лидером стать? Только ты ему посоветуй не рыпаться. Иначе зарваться может, загреметь. И тогда конец нашему «колокольчику», – издевательски закончил Гогоберидзе.

Прокопчук налил себе воды и залпом выпил стакан. Поставил на стол и вытер губы ладонью.

– Значит, так. Я ничего не знаю, – решительно сказал он. – Ни про убийство Галустяна, ни про нападение на Рашковского. Если что узнаю, сам гниду, уничтожу. А за Валентина Давидовича я готов брата родного удавить, если узнаю, что он участвовал в нападении.

– Хорошо, – кивнул Гогоберидзе, – значит, договорились. У тебя есть мой мобильный телефон. Поговори со Звонковым. Объясни ему, что нас беспокоят новые слухи. Нам война не нужна.

– Конечно, конечно, – согласился Прокопчук. Он уже понял, что сегодняшняя встреча завершится мирно.

– До свидания, – кивнул Гогоберидзе, не вставая.

Прокопчук кивнул в знак прощания и, поднявшись, пошел к выходу. Уже выходя, он на всякий случай обернулся, словно опасаясь, что Гогоберидзе может выстрелить ему в спину. Но тот спокойно рассматривал свой перстень. Прокопчук вышел в коридор. Там толпились его люди. И у Пети сразу изменилось выражение лица, на нем появилась привычная брезгливая гримаса.

– Мы закончили, – нагло скалясь, заявил он, направляясь к выходу из ресторана.

Гогоберидзе, оставшись один, достал мобильный телефон, набрал нужный номер.

– Керим, – сказал он, услышав знакомый голос, – я разговаривал с Петей.

– Что он говорит?

– Он ничего не знает.

– Думаешь, говорит правду?

– Не знаю. Но нужно найти нашего друга, уехавшего за границу. Найти и рассказать ему о ситуации. Возможно, он не знает, что у нас творится.

– Правильно, – согласился Керим Гусейнов, он понял, что речь идет о Рашковском.

– Я пошлю своего человека, – сообщил Гогоберидзе, – мы должны понять, что происходит.

Он отключил телефон. За несколько десятков километров от него в просторном автофургоне размещались техники, прослушивающие разговоры. Один из них взглянул на стоявшего рядом Авдонина.

– Они хотят послать своего человека на встречу с Рашковским.

– Я понял, – кивнул полковник, – нужно выяснить, кто конкретно поедет на встречу, и убрать его до того, как он вступит в контакт с Рашковским. Нужно сделать так, чтобы Гогоберидзе начал подозревать Звонкова. Следует подумать, как это сделать.

Цапов понимал, как важно выйти на Звонкова и объяснить ему, что произошло. Но он также понимал, что неистовый Звонков, считающий его виновным в убийстве Сазонова, не станет с ним разговаривать. А если учесть, что Цапов умудрился спрятать в багажнике автомобиля двух его боевиков, то станет ясно, что подобного оскорбления Звонков не простит никогда. Но все равно выйти на Звонкова было необходимо.

Однако через несколько дней после встречи Цапова с Авдониным состоялся важный разговор Игоря Николаевича с директором ФСБ. Причем инициатором их свидания был последний. Игорь Николаевич приехал к директору, понимая, что подобные приглашения не отвергаются. Заместитель министра внутренних дел был слишком скромной величиной для такого человека, как директор ФСБ. Игорь Николаевич приехал в контрразведку и провел в приемной директора полчаса, прежде чем его приняли.

– Добрый день, Игорь Николаевич, – весело блестя глазами, сказал директор, пожимая руку генералу, – вы, очевидно, уже знаете, почему мы вас пригласили.

– Нет, – мрачно ответил генерал милиции, прекрасно понимая в действительности, в чем дело, – пока не знаю.

– Один из ваших агентов проявил ненужную прыть и залез не в свое дело. Если бы это был обычный агент, мы бы не стали вас беспокоить. Но это оказался подполковник милиции, внедренный в преступную сеть.

– Да, – вздохнул Игорь Николаевич, – которого раскрыл его бывший коллега. Хотя не имел права этого делать – ни при каких обстоятельствах.

– При чем тут его коллега? – нахмурился директор. – Вы, очевидно, не совсем понимаете, что происходит. Ваш офицер обвиняется в убийстве. Он преступил всякие правила, дозволенные секретному агенту. Конечно, мы разрешаем нашим людям некоторые вольности, но не до такой степени. Он обвиняется в двух убийствах.