Потому что (не) люблю - Стася Андриевская

***

Все воспоминания подробно записывались мною, и потом, когда к стимуляции мозга токами были подключены сеансы регрессивного гипноза, я поняла, как важно было вести этот дневник: то, что я рассказывала гипнологу во время транса, то, что было записано мною в тетрадку и то, что я могла вспомнить осознанно — всё это, будто дорожная карта со слов очевидцев, сопоставлялось, анализировалось и служило путеводителем для следующих сеансов.

Решиться на гипноз мне, кстати, было довольно сложно — слишком уж негативные остались воспоминания после Густава. Но, прежде чем приступить к сеансам, Айболит подробно рассказал мне что это такое, механизм работы, смысл и все варианты последствий.

— Гипноз противопоказан при психозах, некоторых случаях пограничного расстройства личности, при повышенном уровне тревожности, навязчивых состояниях и депрессии, — методично объяснял он мне. — И в случае с этим вашим Густавом, ситуация, судя по всему, была как раз из недопустимых. А если учитывать установку блоков на острые эмоции, так и вообще. Отсюда и так называемые откаты, которых при грамотном подходе быть не должно…

Местные специалисты уже знали от меня всю эту невероятно глупую с моей стороны историю с Густавом, но лишь разводили руками, потому что самого Густава и в глаза ни разу не видали. Я как будто сама себе его придумала. Но я не придумала. К сожалению.

Время шло, наступила осень. Мои девочки подрастали — научились сидеть, упорно пытались подняться на четвереньки и синхронно возмущались, стоило их только разлучить дольше, чем на пару минут. Я практически полностью восстановила память и научилась самостоятельно работать с «тёмными зонами», которых с каждым днём становилось всё меньше.

Теперь я получала другую помощь — психотерапевтическую. Во время сеанса регрессивного гипноза специалист погружал меня в транс, доводя до самого раннего детства, а потом начинал вести обратно и, натыкаясь на болезненные периоды, замедлял на опорных точках. Дальше, не выводя из гипноза, психотерапевт помогал мне проработать эти травмы, давая возможность перепрожить их заново и «правильно» Иногда на фоне этой работы у меня происходил настоящий катарсис, с выплеском запертых чувств и эмоций… А когда я возвращалась из гипноза в реальность, мы прорабатывали эти травмирующие ситуации повторно, теперь уже с уровня осознанности.

Все сеансы записывались на видео, и я могла просматривать их потом сколько угодно раз, переслушивать саму себя, снова вспоминать, снова понимать что-то новое…

Вскрылась, отболела и ушла ядовитая, невероятно глубоко запрятанная обида на маму — «Ваша программа самоуничтожения», как назвал её психотерапевт. Вместе с нею ушло чувство вины и неполноценности, а на их место пришла безусловная благодарность. Просто за то, что я есть.

Обнаружился скрытый страх и вина перед папой — чего я уж точно даже не подозревала в себе, ведь казалось, всё это осталось в детстве! Проработала и отпустила.

Мама с папой оказались базой, на которую нагромоздились все остальные проблемы, самая значимая из которых — Данила. Вернее, моё восприятие его. Оказалось, что он невольно стал для меня сразу и мамой, и папой, и тянул на себе всех моих тараканов, предназначавшихся родителям. Я вела себя с ним как инфантильная капризная принцесска, требующая безусловной любви и внимания, а он принимал и терпел… Но неуловимо сгибался под этой тяжестью. Ведь он не железный, нет. Он самый настоящий — в чём-то неидеальный, но заботливый и любящий. Обычный живой человек, которому просто необходимо получать отдачу за потраченные нервы и силы. Давала ли я ему это? Честно сказать, скорее нет.

Теперь я уже знала, кому чуть не раскроила поленом голову. Кто чуть не погиб в горящей избе, и кто такой доктор Данилов. Я сходила с ума, понимая, как глубока теперь бездна между нами, скучала по нему так отчаянно… Но не получала от Айболита ответов на свои вопросы: Что думал обо всём этом сам Данила? Как относился к моей беременности? Почему исчез и больше не появился в клинике?

— Думаю, будет лучше, если все эти вопросы вы зададите ему самому, — говорил Айболит. — Но для этого вам нужно окончательно стабилизироваться и взять за правило периодически работать с психологом в дальнейшем.

Поначалу, споры на тему того, можно ли мне уже связываться с родными или разумнее повременить возникали у нас с Айболитом почти каждый день, но вскоре я поняла, что это вовсе и не споры, а лишь бесконечное оттягивание резины, и несмотря на мои настоятельные просьбы, он просто не собирается давать мне возможность связаться с родными. Из чего я сделала вывод, что, похоже, нахожусь не просто в клинике, а в каком-то специализированном учреждении.

Неужели психушка? Тогда как я сюда попала — неужели Данила?.. Это заставляло смиряться. Человек, который едва не погиб от моей руки имел право и разозлиться, и обидеться, и даже изолировать меня от себя и от общества, чего уж там. И я брала себя в руки, перебарывала нетерпение и ещё усерднее работала со специалистами. Чтобы однажды вернуться, и поговорить об этом уже с самим Данилой.

Мне казалось, что я взрослею. Пересматривались ценности, перепрошивались прежние установки. Стало окончательно понятно, что отныне наши с Данилой жизни вполне могут пойти разными курсами… и это нормально. Да, мне отчаянно не хотелось этого, сейчас я любила и ценила своего Железяку в сотни раз сильнее, чем раньше, но истерика от вероятности потерять его, как ни странно, не накрывала. Не возникало желания топнуть ножкой и надуть губы, приковать его к себе жалостью, подавить и заставить чувствовать себя виноватым в моих проблемах.

Стало вдруг очевидно, что каждый из нас имеет право быть счастливым, и никто не обязан тащить на себе душевный груз другого. Это когда есть искреннее личное желание быть вместе и в горести, и в радости — тогда и ноша в радость, но из-под палки… Нет. И Данила не обязан бесконечно нянчиться со мной только потому, что когда-то любил меня и у нас был сын. Не обязан принимать меня теперь, после всего что случилось, даже если бы девочки оказались его кровными дочками.

Впрочем, зачем надумывать несуществующие проблемы? Нужно разговаривать.

А всё-таки мысли снова и снова возвращались к нашему с ним будущему. Воображение не могло нарисовать картинку, где я дальше без него. Можно ведь многое понять и принять… но учиться жить всё равно придётся заново.

*** *** ***

В тот раз очнулся от того, что кто-то шарит по моим карманам. Открыл глаза и спугнул этим какую-то шпану…

Парк, скамейка. Где я — понятия не имею. Голова дурная, как с похмелья, карманы пустые — ни денег, ни мобилы, ни документов. Только что-то типа визитки — «ТК Сокол» и написанный на ней от руки четырёхзначный номер.

Оказалось, что я в Нижнем Новгороде. Пи@ец. Как сюда попал — вопрос дурацкий и бесполезный. Гораздо важнее, что визитка эта — местной транспортной компании, пункт которой расположился совсем рядом от места, где я очнулся.

В пункте оказалось, что четыре цифры — это номер ячейки хранения, из которой после того, как я сообщил запрошенный, совершенно дурацкий пароль — дату рождения и имя-отчество доктора Данилова — мне выдали коробку, в которой я нашёл и свои документы, и кошелёк с мобильником.