Костяной капеллан - Питер Маклин

Тесак фыркнул.

– Я от неё избавлюсь, – сказал он. – Просто решил: ты, верно, взглянуть захочешь.

– Да уж, – протянул я. – Ну, благодарствую, Тесак! Ты славно потрудился.

– Вот и порядок, – кивнул он. – Показал тебе, теперь скормлю её свиньям.

Он подхватил ящик и с ним под мышкой ушёл. В ящике лежала голова Мамаши Адити.

Кишкорезы разбиты, Мамаша Адити мертва – теперь весь восточный Эллинбург был в моей власти. Я бы обрадовался куда сильнее, сказать по правде, если бы кто-нибудь принёс мне голову Мясника, но решил удовольствоваться тем, что уже есть.

Никто не мог сказать, что сталось с главарём сканийцев, притворявшимся правой рукой Адити. Капитан Ларн со своими ребятами выполнили своё чёрное дело и рассеялись будто тени, как и полагается сапёрам, – больше их никто не видел. Тесак – единственный из отряда, кто был с ними в ночь перед свадьбой. Я подумал – он же и единственный, кого они уважали, и после налёта на мануфактуру в этом не было ничего удивительного. В Тесаке есть нечто такое, отчего сердце сожмётся у самого бывалого человека. Когда спустя несколько ночей я расспросил его об этом в харчевне, он только пожал плечами:

– Всех, кто там был, мы вырезали. Установили заряды, спрятались. В назначенное время подожгли и смылись подобру-поздорову. Если он не сдох, стало быть, его там и не было.

– Радуйся, Томас! – осклабился Йохан. – Эту жирную блядищу – любительницу мальчиков – швырнули наконец-таки через реку, где ей и место!

– Да, там ей самое место, – не мог я не согласиться.

По Мамаше Адити никто из моих знакомых горевать не станет – это уж наверняка. А уж меньше всего – мальчишки, которых я вызволил из «Жеребятни». Дела у них идут, как я слышал, весьма неплохо – они отправились в школу и начали обучаться ремёслам у своих приёмных родителей. Это стоило мне немалых денег, но, как по мне, это были деньги, потраченные с пользой. Я почувствовал, что в конечном счёте начал выплачивать долг, в котором остался перед своим малолетним братом.

При всём при том теперь на Колёсах настали трудности. Кишкорезов больше нет, но многие люди потеряли работу и даже кров. Намного больше, чем я рассчитывал. Я взломал свой тайник в задней стене харчевни, чтобы уладить это положение. Теперь, без Кишкорезов, это было просто – въезжать на коне на Колёса, словно князь-завоеватель. Я приехал с щедрыми дарами: предлагал покровительство, рабочие места и монету на восстановление разрушенных зданий. Приняли меня как спасителя. Все, кроме Старого Курта. Как-то раз увидал я, как он стоит в переулке между Доковой дорогой и тропинкой вдоль реки. Я проезжал мимо на своей вороной кобыле с десятью ребятами, и краем глаза заметил искусника. Старик поднял за хвост дохлую крысу, да так с ней и замер, а выражение его лица разглядеть было невозможно. Не думаю, что Старый Курт смотрел на меня как на спасителя хоть в какой-то степени, но, как по мне, вступать с ним в беседу было бы лишним.

Через месяц после свадьбы улицы Благочестивых простирались от самого дна Вонища через все Колёса за доки вплоть до северной стены города. Теперь всё это было моё, а люди на этих улицах стали моими людьми. Я прикинул – Мяснику и сканийцам есть над чем призадуматься.

Через два месяца после свадьбы намечался весенний бал у губернатора во дворце. Приглашение получили все сильные мира сего, то есть все те из нас, у кого много денег. В конце концов, этим и определялось, кто войдёт в высшее общество Эллинбурга. Губернатор Хауэр никоим образом не мог упустить нас с Эйльсой, когда рассылал приглашения, как бы ему этого, наверно, ни хотелось.

Мы прибыли к его дворцу в роскошной карете, в самых изысканных нарядах, а там нас встретили его лакеи. То, что наши собственные «лакеи» в ту ночь были все вооружены, покрыты шрамами и вели себя по-хамски, не вызвало замечаний, как если бы слуги губернатора заранее подготовились к тому, что за гость к ним явится. И ведь, пожалуй, так оно и было.

Нас любезно проводили в зал, и на сей раз мне позволили подняться по парадной лестнице – под руку с Эйльсой в шикарном тёмно-зелёном платье и с бриллиантовым ожерельем на шее. Да, это тебе не чёрная лестница – уж подавно не для Томаса Блага! Я теперь влиятельная персона, богатый делец, женатый на знатной даме. Даже при том, что Эйльса по происхождению явно аларийка, и о ней, кажется, никто, собственно, и не слышал, она самым очевидным образом из благородной столичной семьи. Одного только этого хватало, чтобы застолбить нам место в том, что почиталось в Эллинбурге за высшее общество. Общеизвестный секрет, что это я владею «Золотыми цепями», тоже не причинил мне вреда. На балу хватало моих состоятельных посетителей; они косились на меня в страхе, что я в приличной компании могу упомянуть о маковой смоле, и посему с нами обращались с исключительным почтением и любезностью.

На первом этаже губернаторского дворца находился бальный зал. Для моего глаза он казался весьма внушителен, но явно не для Эйльсы. Она озиралась вокруг с едва скрываемым презрением и обмахивалась веером из перьев и слоновой кости. Веер этот стоил больше, чем плотник в Вонище выручает за месяц.

– Я нахожу здесь мало интересного, Томас, – сказала она утомлённо, но всё же намеренно громко, чтобы расслышали чужие уши. – Граф лан Класкофф устраивает столь чудесные балы, что, боюсь, я вконец избалована для жизни в провинции.

В этом дело или не в этом, но она упомянула высшие слои даннсбургского дворянства – и это сработало ровно так, как она, несомненно, и замышляла. В нашу сторону повернулись головы, удивлённо вскинулись брови: подумать только, эта аларийка достигла такого высокого положения, какое им и не снилось.

– Нам бы, верно, вернуться в «Золотые цепи», – сказал я. Это были слова, которые она дала мне ещё в карете на пути из дома – он был всего в десяти минутах ходьбы, но я один хрен чувствовал себя по-дурацки. Говор у меня смотрелся словно комок сырой земли супротив хрустального прононса остальных гостей. Никогда не навостриться мне говорить по-благородному, это уж я знал наверняка.

– Томас, ну где твои манеры? Уверена, господин губернатор подготовил для нас превосходные вечерние развлечения, – Эйльса прекрасно подобрала голос, чтобы он значил прямо обратное.

Я поглядел через весь немалый бальный зал, и вижу – губернатор Хауэр сверлит меня убийственным взглядом. По правую руку от него стоит человек – здоровенный мордоворот со шрамами и в дорогой шубе. Пригляделся я к этому мордовороту и почуял холодок в костях.

Я подозвал лакея:

– Вон там, рядом с губернатором, человек стоит. Знаешь, как зовут?

– Имя этого достопочтенного господина – Клаус Вент, сударь, – ответил лакей. Тон его говорил о том, что мне это должно быть и так известно, но я не стал обращать внимания. Уж я-то знал этого человека, только под другим именем. Мне он был известен как Мясник.

В эту книгу вложено много времени и сил, и мне была оказана огромная помощь, за которую я буду вечно благодарен. Я хотел бы поблагодарить своего чудесного литературного агента, Дженни Голобой (Jennie Goloboy) из агентства «Ред Софа литерэри» и своего столь же чудесного издателя, Ребекку Брюэр (Rebecca Brewer at Ace). Без вас бы я ни за что не справился. Как всегда, также благодарю своих многострадальных тестовых читателей, Найлу и Криса, которые помогали появиться на свет каждой из моих книг. Также хотел бы выразить благодарность Лизе Л. Шпангенберг (Lisa L. Spangenberg) за неоценимую помощь в изучении исторической стороны дела и терпеливое выслушивание моих бесконечных расспросов. Помимо этого, давно пора поблагодарить Марка Уильямсона, который обучил меня всему, что я знаю о науке управления и военно-политического руководства, – спасибо, сэр! И как всегда, конечно же, самую глубокую признательность я выражаю Диане – за то, что терпит меня, когда пишу, и за всё остальное тоже. Люблю тебя, милая.