История в стиле хип-хоп - Гор Пта

Безупречный повернул голову влево и увидел в стекле небольшое отверстие. Неужели неосязаемая дыра вернулась? Он отвел взгляд, чтобы проверить, последует ли она за ним. Она не двигалась, но затем появилась вновь на противоположном стекле, справа от него. Черт. Она все-таки вернулась. Безупречный протянул руку к отверстию и к его огромному удивлению смог дотронуться до дыры и даже порезался об острый край. Он посмотрел на струйку крови, потекшую из пальца, и понял: это что-то другое. Он изумленно посмотрел в окно: тонированное стекло затемняло обзор. Но ему удалось различить темный силуэт движущегося вровень с лимузином закрытого фургона. Потом раздался сильный удар, и оконное стекло разлетелось вдребезги.

Солнце поднималось над горизонтом, и свет зарождавшегося дня сиял все ослепительнее. Очертания предметов стали яснее. Он отлично видел теперь фургон, следовавший вровень с ними, слышал гул его мотора и визжание тормозов. Дверца распахнулась, и оттуда высунулись двое вооруженных парней: дула винтовок были направлены прямо на Безупречного.

— Это конец, — последнее, что он произнес.

Остальное напоминало замедленные съемки. Вспышка света, заставившая его зажмуриться на мгновение. Когда он снова открыл глаза, он увидел вращающийся предмет, летевший в его сторону: это могла быть только пуля. Она двигалась медленно, подкрадываясь все ближе и ближе. При такой скорости он мог бы без труда увернуться от нее, но что-то сковало его волю, не давая уклониться от траектории ее полета. Безупречный чувствовал себя беспомощным, а вращающийся предмет все приближался.

Затем внезапно навалилась невыносимая тяжесть, словно он нырнул глубоко под воду, и ее вес давил на него, вытесняя на поверхность. Он инстинктивно стал двигать руками. Он яростно греб ими, пока полностью не развернулся. И тогда он увидел на кожаном сиденье среди осколков разбитого окна что-то весьма походившее на тело. Это было странное зрелище. Он не мог вспомнить, кто сидел рядом с ним в лимузине. И самое не понятное: этот человек был одет в его одежду. Такого не может быть, подумал он. Подплыв ближе, он разглядел самого себя, вздрагивающего от конвульсий: на лбу между глаз ясно виднелось пулевое отверстие, а сами глаза были широко распахнуты. В тот момент он видел себя сразу с двух сторон.

Он продолжал смотреть, как священный храм его тела разрывают на куски серии выстрелов. Из пулевых отверстий вырывались струи крови, они разлетались в разные стороны, как брызги фонтана. Он взглянул в свои глаза и заметил слезу, рождавшуюся в уголке одного из них. Она увеличивалась, превращаясь из младенца в подростка и, наконец, стала совсем взрослой и зрелой, переполнив тихий приют глазницы. Она перелилась через край и начала свое путешествие по возвышенностям и впадинам его лица. Он наблюдал за слезой и вспоминал всю свою жизнь в ярких картинах — этап за этапом: первый шаг, первый день школы; затем тот день, когда с плачем прибежал домой, потому что описался; тот день, когда сломал ногу, играя в баскетбол, и когда упал с велосипеда — дядя учил его кататься, — потом тот день, когда их бросил отец, а он стоял на крыльце, стиснув кулаки и чувствовал жгучую ненависть, твердо обещая себе, что никому в жизни больше не позволит обидеть сестру. Все так живо виделось ему в ту минуту: первый поцелуй, первые ласки, первый опыт и, наконец, первая строчка, которую он написал: «Я бог». Он вспомнил, как впервые взял в руки микрофон, каким неземным было ощущение его тяжести в руке, как его собственный голос перекрывал шум толпы и как она ликовала, приветствуя его. Безупречный проследил всю свою жизнь так же, как проследил путь этой слезинки. Она уже взобралась на холм его скулы и теперь резко покатилась вниз. Конец был близок, и образы продолжали мелькать, сменяя друг друга. Он вспомнил первую встречу с Ганнибалом: теперь он с ясным спокойствием думал об этом, постигая свое предназначение. Триш, мне так жаль. Томми, прости меня. Мама, я люблю тебя. Слеза почти завершила свой путь, и образы стали ускоряться, сливаясь в бурном крещендо.

И в сплетении последних мыслей настойчиво повторялся один и тот же образ: Эрика. Эта мысль заставила Безупречного очнуться: он волновался о ее безопасности. Он поплыл вправо и увидел ее среди криков и свиста пуль, рука ее была вытянута вперед. Даже в скорби она была прекрасна.

Слеза упала вниз с его щеки, но ему уже было все равно: он разглядел отверстие от пули в животе сестры, и ему показалось, что та же пуля пронзила ему сердце. Он горестно закричал: «Эрика!» Это имя прорезало воздух и завибрировало, пронизывая эхом бытие и расколов реальность, как стекло. Трещина росла и ширилась, превращаясь в паутину, достигшую размеров вселенной. Теперь его сестра казалась пленницей, сидевшей за этой паутиной, как за решеткой. На какое-то время все замерло: возможно, прошло лишь мгновение; возможно — вечность. Часть картинки — левая половина лица Эрики — выпала из его сознания, оставив вместо себя черную дыру. Безупречный попытался переплыть черноту и на мгновенье вновь увидел все лицо, покрытое воображаемой паутиной, а потом все вокруг разлетелось вдребезги. Реальность рухнула, рассыпавшись, как осколки стекла, в вечную черноту.

Думай, Безупречный. Думай, думай. Ты не можешь умереть, пока продолжаешь мыслить. Он ничего не чувствовал, ничего не видел. И ощущал только черноту. Не сдавайся, Безупречный. Думай, думай. Просто продолжай думать. Затем раздался бит: бум-ба-бам-бум — ба-ба-бум-ба-бам-бум. В бессмысленной вездесущности черноты это было неописуемо. Не было формы, но сознание того, кто раньше был человеком, испытывало страх и все разновидности человеческих эмоций, пока не наступило спокойствие и не пришло понимание того, что его окружили и он участвует в сражении. Бит продолжал звучать, он был яростнее любого из битов Ноа. Затем он начал меняться; ликующая публика замерла в ожидании, а его противником был... думай, Безупречный, думай. Ты не умрешь, пока продолжаешь мыслить. Бит звучит, Безупречный, думай. Затем послышался голос, и слова, казалось, одновременно исторгались изнутри и извне.

Я выше ваших определений,

Выше вашего понимания.

Нет границ, что мне путь преградят.

Я больше, чем рай и ад.

Я убиваю убийц,

И убиваю слова.

Логос заряжен,

Я как тетива напряжен.

Демиург демонов,

Существовавший до мужского семени.

До меня не было мужчин,

Лишь пацаны без причины и смысла,

Пушечное мясо,

Забывшее, что я их отец

И отец их отцов.

Чем больше я вас вразумляю,

Тем сильнее отчуждение,

И тем отчаянней я стараюсь

Держать вас в поле зрения,

Внутри орбиты моего влияния.

Хоть вы всего лишь побочные дети,

А я суть сути,

Сумма всех вещей,

За моей спиной целый пантеон,

Потому что мысли мои как пандемия,

А слова — эпидемия.