Боги среди людей - Кейт Аткинсон

Тед едва не расчувствовался при виде Кита: в старом экипаже тот был ему ближе всех; их объединяло многое из того, о чем не говорят с посторонними, но при встрече они ограничились коротким мужским рукопожатием. Много позже, на исходе века, Тедди стал замечать, как мужчины мало-помалу теряют сдержанность, а к тому времени, когда двадцатый слился с двадцать первым (и наступили – отталкивающее обозначение – «нулевые»), мужчины, такое впечатление, полностью утратили контроль над своими эмоциями, а быть может, и над здравым смыслом. На футбольном поле и теннисном корте мужчины теперь прилюдно лили слезы, а на улицах рядовые прохожие обнимались и целовали друг друга в щеку.

– Папа, я тебя умоляю, – повторяла Виола, – как можно городить такую чушь? «Контроль над своими эмоциями», подумать только! Неужели ты всерьез думаешь, что мир изменится в лучшую сторону, если мужчины будут скрывать свои чувства?

– Да.

Он до сих пор с ужасом вспоминал, как распустил нюни на кухне у матери Вика Беннета. Кому от этого стало лучше? Уж всяко не ему. Когда умерла Нэнси, он плакал беззвучно, наедине с собой; такая скорбь выглядела в его глазах уважительной.

– Я считаю, в этом повинна Диана, – сказала Берти.

– Диана?

– Принцесса. С ее легкой руки обиженный считается героем. В твое время было как раз наоборот.

Они сидели на крыше «Уайт Хорс» в Килбёрне и ели сэндвичи, которые дала им сухим пайком милая хозяйка гостиницы. Тедди подумал: щенячьи радости закончены.

– Стар я стал для этого мира, – сказал он.

– Да и я тоже, – подхватила Берти.

Нэнси отпустили со службы только на сутки, и они расстались без малого через двадцать четыре часа после встречи, правда на другой платформе. Он с грустью махал ей на прощание, но когда поезд скрылся из виду, Тедди устыдился: он испытал нечто похожее на облегчение.

Кит тоже оказался в Лондоне потому, что получил отпуск; они встретились и мило провели платонический вечер с Беа и ее подругой Ханни, беженкой. Все много пили; Кит подбивал клинья к обеим сразу. Ханни, очень симпатичная, интереса не проявила, а Беа была «не свободна» – помолвлена с каким-то врачом-терапевтом, хотя обе вполне благосклонно принимали ухаживания Кита. С этим врачом Тедди так и не познакомился – в день высадки десанта в Нормандии тот погиб в «Золотом секторе», а Беа после войны вышла замуж за хирурга.

Беа работала на Би-би-си: была продюсером, изредка выступала с комментариями о радиопередачах и занималась разными организационными делами, а Ханни работала переводчицей в каком-то правительственном департаменте с невнятным названием. Во время Лондонского блица Беа вращалась в медицинских кругах и завербовалась на работу в морге, где собирала воедино части тел. По какой-то невероятной причине ее сочли годной к такой работе в силу того, что она получила художественное образование. «Как-никак с анатомией знакома», – говорила она. Даже Тедди, притерпевшийся к виду расчлененных мужских тел, решил, что не смог бы заниматься этим делом. Впоследствии, в эпоху терроризма, Тедди читал о бомбах, заложенных в парках и ночных клубах, в небоскребах и пассажирских лайнерах, о том, как разлетались на части или падали на землю с огромной высоты трупы, и думал, соберет ли кто-нибудь их воедино. Сильви всегда утверждала, что наука – это поиск человеком новых способов убийства, и с годами (как будто военной поры оказалось недостаточно) Тедди заключил, что она, скорее всего, была права.

Танцевал он с Ханни – она лучше подходила ему по росту и благоухала духами Soir de Paris, которые «один знакомый» привез ей из Франции; Тедди подумал, что у нее есть какие-то тайные дела (а у какой из его знакомых женщин их не было?). В ушах у нее поблескивали изумрудные сережки, и когда Тедди их похвалил, она расхохоталась и сказала: «Бижутерия! Неужели я похожа на женщину, которая может позволить себе изумруды?» В Германии у нее остались родные, и она желала, чтобы «немцы все до единого» умерли в муках. Вполне справедливо, думал Тедди.

Они договорились встретиться завтра вечером и сходили вчетвером на «Мышьяк и старые кружева», фильм, который, по общему мнению, был отличным противоядием против войны.

После войны Беа рассказала Тедди, что Ханни служила в Управлении специальных операций и перед высадкой в Нормандии была заброшена во Францию. Урсула и Беа пытались узнать ее судьбу («у нее теперь никого не осталось»). История оказалась ужасной в своей обыденности.

Оказалось, что прелестные серьги с изумрудами – вовсе не бижутерия, а подлинный шедевр французской работы конца девятнадцатого века и принадлежали ее матери, которая была француженкой («Во мне течет, кроме немецкой, еще венгерская кровь и даже румынская. Европейская помесь!»). Серьги начали свой путь в ювелирной мастерской парижского района Марэ в тысяча восемьсот девяносто девятом году и, как свойственно неодушевленным предметам, намного пережили своих владельцев. Ханни отдала их Беа «на хранение» («Вероятно, меня пару недель не будет»).

– Думаю, она знала, что не вернется, – сказала Беа.

Перед смертью Беа передала серьги Тедди, потому что он оставался буквально единственным в этом мире, кто помнил Ханни; а потом Берти надела их на свадьбу, но Тедди, к сожалению, не дожил до этого дня. Берти выходила замуж зимой; ее избранником стал человек, с которым она случайно познакомилась на Вестминстерском мосту; венчались они в саксонской церкви в Котсуолдс; Берти была в старинной кружевной фате и с букетиком подснежников в руках. После некоторых пререканий она разрешила Виоле быть посаженой матерью. Все прошло идеально.

На другой день, в воскресенье, Кит и Тедди утренним поездом приехали в Лисью Поляну, где Сильви стала настойчиво уговаривать их остаться на обед. Кит охотно согласился: в свой прошлый приезд он очаровал Сильви. К тому же он знал, что кладовая у нее не пустует. Урсула отказалась составить им компанию.

– Пусть мама получит вас в свое полное распоряжение, – сказала она с ядовитым смехом.

Тедди повел Кита знакомиться с миссис Шоукросс, которая всегда с энтузиазмом (куда большим, чем Сильви) встречала боевых товарищей Тедди, приезжавших с ним в Лисью Поляну. Он рассказал миссис Шоукросс, как встретился с Герти, и услышал в ответ:

– Это просто поразительно, только я за нее очень беспокоюсь. Из головы не идет Эми Джонсон, понимаешь?

Милли, приехавшая «на побывку», неприкрыто флиртовала с Китом.

– Эту девушку надо держать на цепи, – смеялся он, вырвавшись наконец-то из ее коготков. – Она не в моем вкусе. – Он не мог забыть Ханни, подругу Беа. – Ну как я такую привезу на овечью ферму? – Кит ни минуты не сомневался, что вернется в Австралию, и Тедди заряжался его уверенностью. – Тем более она еврейка.

– Я знаю.

– Никогда в жизни евреев не встречал, – говорил Кит и как будто сам удивлялся. («Иудейка», – сказала бы Сильви.) – А как славно было бы влюбиться, – добавлял он, неожиданно открывая романтическую сторону своей натуры. – Прислушаться к зову сердца и все такое.