Квартеронка - Томас Майн Рид

Я пристально всматривался в просветы между стволами, в темную глубину леса. Я следил за зарослями тростника, стараясь уловить малейшее движение, прислушивался к каждому звуку и шороху, но сам хранил молчание и жестом велел молчать своей дрожащей спутнице.

Надежды почти не оставалось. Вот-вот появятся еще собаки, другие, отставшие ищейки, а с ними верховые — охотники за людьми. Они близко и скоро подойдут — скоро, потому что мои выстрелы укажут им путь. Оказывать сопротивление отряду разъяренных людей бессмысленно. Оставалось одно — сдаться.

Аврора, видя, что я выхватил второй пистолет, умоляла меня сдаться, не пуская в ход оружия. Но я и не собирался стрелять в людей — я приготовил пистолет, чтобы защищаться от нападения собак, если они появятся.

В лесу стояла тишина, и ничто не указывало на приближение моих преследователей. Что могло их задержать? Может быть, переправа через протоку или болотце? Я знал, что лошадям там не пройти и всадники вынуждены будут искать объезд. Но все ли они верхом?

Я даже начал надеяться, что Габриэль подоспеет. Если он не слыхал моего сигнального свиста, то не мог же он не слышать выстрелов! Но потом мне пришло в голову, что это еще, чего доброго, его отпугнет. Он не поймет, кто и зачем стрелял, и побоится выехать на своей пироге.

Хорошо, если он услышал первый сигнал и находится в пути! Прошло не так много времени, и еще оставалась надежда. Пусть здесь было немало пережито, но пришли мы сюда совсем недавно. Если Габриэль услышал выстрелы по пути сюда, то он решит, что я стрелял из своей двустволки, стрелял в какую-нибудь дичь, и не оробеет. Может быть, он еще подоспеет вовремя и мы благополучно доберемся до его дупла.

Кроме двух-трех пятен крови на шероховатой коре дерева, ничто не указывало на то, что здесь побывали собаки, да и эти пятна вряд ли видны с берега. Если у охотников нет других собак, которые доведут их до меня, им нелегко будет обнаружить эти следы в царящем тут полумраке, и, может быть, нам все-таки удастся ускользнуть.

С новой надеждой я повернулся к воде и стал глядеть в ту сторону, откуда, как мне казалось, должна была появиться пирога. Увы, ничто не говорило о ее приближении. Кроме крика потревоженных птиц, ни звука не доносилось с озера.

Я снова повернулся к берегу.

Заросли тростника колыхались. Длинные стебли гнулись и трещали под тяжелой поступью человека. Вот он уже показался из зарослей и вразвалку пошел к воде.

Он шел один, лошади и собак с ним не было, но перекинутый через плечо длинноствольный винчестер и охотничье снаряжение указывало на то, что это хозяин ирландских борзых.

Густая черная борода, гетры и куртка из оленьей кожи, красный шейный платок и енотовая шапка, а главное, свирепое выражение лица не оставляли сомнений в том, кто этот субъект. Он в точности соответствовал описанию, которое я слышал от беглого негра. Это мог быть только Рафьен — охотник за людьми!

Да, субъект, который вышел из зарослей, был действительно Рафьен, охотник за людьми, и пристреленные мною собаки принадлежали ему. Это была пара хорошо известных всей округе ищеек, специально обученных выслеживать несчастных негров, когда, не выдержав зверского обращения надсмотрщика, те бежали в леса. Не меньшую известность снискал и их хозяин — распутный и грубый малый, добывавший себе пропитание отчасти охотой, отчасти кражей свиней. Жил он в лесу, как дикарь, и изредка нанимался к окрестным плантаторам, нуждавшимся в его услугах и услугах его омерзительных псов.

Как я уже говорил, мне никогда не приходилось встречаться с этим субъектом, хотя я достаточно слышал о нем и от Сципиона, и от Габриэля. Последний весьма подробно описал мне наружность Рафьена и сообщил немало поистине потрясающих историй, свидетельствующих о его злобном и лютом нраве: нескольких беглых негров он убил, а других затравил своими свирепыми псами.

Его ненавидели и боялись во всех негритянских поселках побережья, а матери-негритянки пугали именем Рафьена своих малышей, когда они капризничали, и те сразу затихали. Да и имя-то какое! Ведь Рафьен означает «головорез»!

Такая слава шла о Рафьене, охотнике за людьми, среди черных рабов на плантациях. Его имя внушало больше страха, чем пытка и ременная плеть. По сравнению с ним какой-нибудь палач-надсмотрщик вроде Билла-бандита показался бы ангелом.

При виде этого человека я сразу же оставил всякую мысль о побеге.

Уронив руку, сжимавшую пистолет, я ждал, когда он подойдет, чтобы сразу сдаться. Сопротивление не привело бы ни к чему, кроме бессмысленного кровопролития. Поэтому я стоял молча и посоветовал своей спутнице тоже хранить молчание.

Выйдя из зарослей, Рафьен не сразу нас заметил. Меня наполовину скрывали густые фестоны испанского мха, а Аврору за зеленью и вовсе не было видно. Кроме того, охотник не смотрел в нашу сторону, глаза его были устремлены на землю. Он, конечно, слышал выстрелы, но больше полагался на свое чутье следопыта. По тому, как он шел, низко пригнувшись к земле, я понял, что он идет по следу собственных псов почти так, как шла бы собака.

Когда он приблизился к озеру, на него вдруг пахнуло затхлым запахом воды. Он остановился, поднял голову и посмотрел вперед. То, что перед ним оказалось озеро, видимо, его озадачило, и он выразил свое удивление коротким ругательством:

— Черт!

Затем взгляд его упал на поваленное дерево и, следуя дальше по стволу, остановился на мне.

— Лопни мои глаза! — воскликнул он. — Так это вы? А где мои собаки?

Я тоже смотрел на него в упор, но молчал.

— Я вас спрашиваю, черт бы вас побрал, где мои собаки?

Я все молчал.

Взгляд его упал на ствол дерева. Он заметил пятна крови на коре, вспомнил про выстрелы.

— Проклятье! — прорычал он. — Ты убил моих собак!

И вслед за тем полился нескончаемый поток угроз и брани, сопровождаемой такой дикой жестикуляцией, что я подумал — уж не сошел ли он с ума.

Но вскоре он прекратил свои бессмысленные прыжки и кривлянья, широко расставил ноги, вскинул к плечу винчестер и закричал:

— Слезай с дерева и тащи свою черномазую! Живо, черт тебя побери! Слезай, говорят! Будешь долго раздумывать — пристрелю!

Я уже говорил, что при первом взгляде на этого человека я оставил всякую мысль о сопротивлении и намеревался сразу же сдаться, но его наглое требование и оскорбительный тон задели меня за живое, и я решил защищаться.

Злоба придала мне новые душевные и телесные силы, мой дух и моя рука обрели утраченную было твердость. Этот негодяй травит меня, как дикого зверя, но я ему не поддамся!

К тому же, против ожидания, Рафьен явился сюда один. Он шел за своими собаками пешком, тогда как другие ехали верхами и, должно быть, задержались у протоки или болота. Если бы преследователи подошли все вместе, я волей-неволей вынужден был бы покориться. Но охотник за людьми, каким бы опасным противником он ни был, явился сюда в единственном числе, а безропотно сдаваться одному человеку не позволяли мне понятия чести, унаследованные от моих воинственных предков. Как-никак, в моих жилах текла кровь вольных горцев, и я решил сразиться, а там будь что будет!