Дахут, дочь короля - Пол Андерсон

Дахут едва знала ее имя и положение: Мохта, озисмийка, превратившаяся в дешевую шлюху.

— Я не твой любовник, — холодно ответила она.

— А, я уловила речь скотта, — засмеялась женщина. Дахут нахмурилась и закусила губу. Она была поглощена мыслями.

— Я учусь, — сказала она с верной интонацией. — Что тебе от меня?

— О, ничего, ничего. Уверена, что ты не станешь меня нанимать. Хотя ты можешь быть благодарен за мою помощь.

Дахут уронила руку на нож.

— Ты о чем?

— Ну, раз ты слишком надменен, чтобы болтать с людьми вроде твоих соседей, ты и не знаешь, что они о тебе говорят. Этот большой человек, который проводит с тобой так много времени, — в Исе не любят голубых. Были жалобы к хозяину, были. Он бы выкинул тебя и попросил бы, чтобы тех варваров убрали подальше из города. Но Мохта видит, что скрыто под одеждой, или улавливает через дверь шум, чтобы выяснить, что происходит. Я сказала ему, что ты не парень. Теперь они лишь смеются.

Дахут затряслась на месте.

— Зачем тебе такие проблемы? — насмехалась шлюха, оскаливаясь. — Знатная госпожа, никому не скажу я, хочет, чтобы ее любовники оставались в тайне. И оба красивые мужчины, насколько я заметила. Пусть их будет сколько угодно, но мне нужна плата. И хотя ты мне создаешь конкуренцию, я настолько добра, что сделала тебе это одолжение. Ты конечно же будешь мне благодарна? — захныкала она.

Дахут порылась в кошельке, бросила на пол золотую монету и повернулась спиной, вкладывая ключ в замок.

— Ах, как хорошо, — ликовала Мохта. — Ты, должно быть очень, очень знатная госпожа. Кто? Мне не пристало произносить твое имя, каким бы оно ни было, но девушке не может не быть любопытно, так ведь? Если тебе еще понадобится моя помощь, я тут.

Дахут вошла и с треском захлопнула дверь. Одна в тусклом свете она завыла от бешенства и рванула завязки на одежде. Когда она скинула ее, к ней вернулось самообладание. Она постепенно перенесла в это место свои роскошные женские наряды и сложила их в сундуке. Чтобы согреться, женщина выбрала толстое платье из шелкового гобелена и меховые комнатные туфли. Волосы она распустила, и мерцающими волнами встряхнула по плечам.

В дверь глухо постучали. Она впустила Ганнунга. Он попытался ее схватить, но она увернулась и скользнула назад.

— Не так быстро, — сказала она.

— Почему? — нахмурился он. — Я два дня остужаю свои пятки и зевоту, ожидая, пока ты сообщишь, что мы можем встретиться. — Связь осуществлял ее главный раб, для которого доверенные ею зашифрованные фразы ничего не значили. В некоторых случаях он выполнял роль ее охранника. Она запретила ему говорить о том, что она называла секретом и тайным делом. По совету Ганнунга позднее она намекнула слуге, что это касается тюленей. Северяне знали об этих животных больше, чем исанцы, потому что на них охотились. — Ну что ж, завтра ты пойдешь на подкашивающихся ногах!

— Может, именно это заметила Мохта, — пробормотала Дахут.

— В чем дело? — датчанин двинулся на нее. Она сделала рукой отгоняющий жест.

— Постой. — В ее голосе звенел такой приказ, что он остановился и вытаращил на нее глаза. — Я ждала из-за предостережения. Меня предупредила моя сестра. Ходят толки. Как я узнала, даже в этой лачуге. Ты слишком долго слонялся без дела, недели две, а то и больше. Хватит уже.

Он смотрел сердито.

— Ты имеешь в виду то, что хочешь, чтобы я убил твоего отца? Зачем ты такая злюка?

— Ты поклялся, что сделаешь это, тем первым утром.

— Да, да, но…

Глаза ее сузились до голубых вспышек льда.

— Ганнунг, — сказала она, — ты спал с королевой Иса. Если об этом выскользнет хоть слово, тогда уповай на то, чтобы народ разорвал тебя на куски, пока тебя не возьмут люди моего отца, потому что он доведет тебя до смерти всеми медленными путями, какие знают римляне.

Он вспыхнул и рассвирепел.

— Ты угрожаешь? Клянусь Тором…

— Поднимешь на меня руку, и я сделаю так, что у тебя никогда в жизни больше не будет женщины. Я галликена.

Ганнунг на шаг отступил.

— Мы — любовники, — поспешно сказал он. — Я тебе пообещал.

От ее улыбки оттаяла холодная комната.

— Тогда стань королем, мой любовник, — напела она. — Когда станешь королем, будешь в безопасности, Ис будет твой.

— Думаю, скорее твой, — ответил он с интонацией, ставшей сухой. — Ну, должен тебе напомнить, было бы неразумно бросать ему вызов, когда он все еще лечится. Он может велеть мне подождать, а тем временем…

— Он уже исцелен. Теперь он старается восстановить силу, утраченную за время болезни. Вызови его прежде, чем он закончит. Больше он отказываться не может. В хороших условиях он ужасный противник. — Речь Дахут смягчилась. — Я не хочу, чтобы ты умер, Ганнунг. Я хочу, чтоб ты был рядом со мной, на протяжении многих грядущих лет.

— Все равно он может выиграть. А если нет, будут другие… — Датчанин поднял голову. — Но я не боюсь. Однажды предсказательница сказала мне, что удача всегда будет больше сопутствовать мне в хорошую погоду. А у нас снег, мгла и сильный ветер…

— Вплоть до сегодняшнего дня. Завтра наверняка будет то же самое. Ступай в Лес. Говорю тебе, ожидание куда опаснее любой битвы.

Некоторое время он молчал, потом произнес:

— Я пойду завтра.

— Сейчас!

Он покачал головой.

— Завтра рано утром. Может быть я погибну.

— Не погибнешь, — она двинулась к нему волнообразным движением.

— Это запрещает Норна, — ответил он. Улыбка смягчила строгость его лица. — Что у меня здесь есть, так это владычица — ты, непонятная, прелестная Норна. Подари мне дух для битвы.

— Пусть будет так, — согласилась Дахут и скользнула в его объятия.

Она проснулась, когда сквозь ткань окна пробился луч и прикоснулся к щеке. Уже давно начался следующий день. Она затаила дыхание. Ганнунга не было.

— О-о, — произнесла она, попытавшись подняться, сопроводив это одним из проклятий, которые она в детстве подслушала у Маэлоха. На теле здесь и там начинали расцветать синяки. Солома торчала из разорванного матраца. Морщась, она поднялась и доковыляла до кувшина с водой. Наполнив и осушив чашу, налив в таз воды, помывшись, она смогла небрежно заколоть волосы. На полу лежала одежда Киана. А роскошного платья, которое она скинула, не было. С криком она открыла сундук с одеждой. Там не было ни тканей, ни мехов, ни драгоценностей.

Дахут оделась и, спотыкаясь, вышла на улицу. Народ шел по своим обычным делам. «Должна была быть суматоха», — кусая губу, Дахут проделала мучительный путь к бухте.