Что такое наука, и как она работает - Джеймс Цимринг

Доктор Питер Медавар, лауреат Нобелевской премии 1960 года за исследования иммунной системы, написал статью и выступил на BBC в 1964 году с речью под названием «Присуще ли научным статьям мошенничество?»[230]. Разумеется, Медавар не утверждал, что исходные данные, выводы или интерпретация научных открытий содержали в себе обман. Научное содержание подавляющего большинства статей безупречно в плане честности и ни в коем случае не является мошенничеством. Скорее, некий оттенок мошенничества возникает из-за искаженного представления научного процесса и несоответствия между описанием и фактическим положением дел. В ответ на точку зрения Медавара лорд Брейн указал, что если цель статьи состоит в том, чтобы изложить суть научного открытия, то авторы не обязаны точно описывать научный процесс: «Я не думаю, что структура научной статьи, содержание которой должно что-то донести до читателя, должна обязательно соответствовать логическому процессу, посредством которого было сделано открытие». Тем не менее это подчеркивает, как можно ошибиться в представлении о том, что делают ученые, читая плоды их трудов, а не отчеты о самих трудах.

В 1977 году Джулиус Комро-младший опубликовал книгу «Ретроспектроскоп», в которой рассказал, каким образом на самом деле были сделаны известные научные открытия. Оригинальные истории этих открытий были написаны постфактум, представляя их в более естественном и менее «приглаженном» виде. Доктор Комро высказывает забавную мысль: «Позвольте ученым публиковать свои рукописи, в которых рассказывается, как бы они проводили свои эксперименты, если бы следовали безупречной логике от первого эксперимента до последнего; это утешит их эго. Но пусть они пошлют в редакцию вместе с рукописью запечатанный конверт с надписью “как это было на самом деле” — конверт, который нужно открыть после смерти автора или после присуждения Нобелевской премии, когда эго больше не нуждается в утешении»[231].

Как человек, прочитавший множество научных статей и заявок на гранты и посетивший множество научных семинаров, я действительно согласен с лордом Брейном. Если бы кто-то попытался рассказать, как он пришел к определенной идее или почему он проводил именно эти эксперименты в таком порядке, это сильно отвлекло бы от самих результатов (в лучшем случае) и могло бы запутать читателя (в худшем). Более того, эта проблема выходит за рамки той работы, которую ученый выполняет в своей лаборатории. Учитывая количество профессиональных ученых, работающих сегодня, и большую продолжительность современных исследований, очень часто во время реализации проекта другие группы публикуют новую важную информацию. Поэтому направление собственных экспериментов может измениться на полпути в результате сообщений из других лабораторий, ведь система убеждений постоянно меняется из-за того, что множество ученых изучают природу с разных сторон. Было бы глупо придерживаться своего первоначального направления, целенаправленно игнорируя новую информацию просто для того, чтобы оставаться верным линейному историческому повествованию. Во всяком случае, это было бы антитезой научной деятельности. Но эта рациональность никоим образом не уменьшает вреда от возникающего у остальных людей ложного представления о том, что такое наука, как она работает и чего от нее следует ожидать. Эффективный обмен данными и их интерпретация требуют искажения закулисных моментов научного процесса. Это необходимо для создания и развития системы научных знаний; однако это не означает, что подобное искажение безвредно.

Проблема неправильного описания научного процесса распространяется на учебники по естествознанию и научно-популярные публикации, ориентированные на непрофессиональную аудиторию. Исторические идеи, которые сейчас считаются неправильными, обычно представляются как часть последовательного научного повествования, в котором ученые-логики проводят «плодотворные эксперименты», категорически отвергающие старые идеи с такой неоспоримостью, что научное поле в целом меняется. Во многих отношениях это далеко от истины. Это упрощенная ревизионистская история, потому что на самом деле история науки в значительной мере состоит из беспорядочных и хаотичных метаний. Многое из того, что мы считаем «цельной научной историей», на самом деле возникло случайно. Это заблуждение вредит не только изучающим естественные науки, но и широкой публике. В своей книге, описывающей историю открытия ДНК, Джеймс Уотсон выражает озабоченность тем, что «никуда не делось общее невежество в отношении того, как “делается” наука»[232]. Затем он описывает процесс открытия, который не только был спутанным, но даже посягнул на понятия «научности» и «честной игры». В недавнем размышлении о работе Шиллинга и других Хауитт и Уилсон отмечают, что «студенты могут спутать представление логического аргумента с точным представлением того, что было сделано на самом деле. Это приводит к нереалистичному и даже разрушительному взгляду на науку, поскольку подразумевает, что неудачи, интуитивная прозорливость и неожиданные результаты не являются нормальной частью исследований»[233].

Проблема неправильного описания науки остается острой и существенной. Если те, кто изучает саму науку, делают это с точки зрения продуктов науки, то они изучают весьма далекое от реальности описание научных процессов и, поступая таким образом, могут потерять всякую надежду на понимание предмета своего исследования. Если студенты попытаются жить в идеальном мире сказочных повествований, это может серьезно помешать их научному росту. Если непрофессионалы уверуют в вымышленные описания науки, это может серьезно изменить их оценку заявлений о научных знаниях, как из-за слишком большого доверия к логичности научных открытий (в отличие от анализа постфактум), так и наоборот, из-за ложного представления, что наука «пошла не туда», хотя на самом деле все идет так, как должно быть.

В 1979 году была опубликована знаковая книга под названием Laboratory Life[234] («Лабораторная жизнь»). В этой работе Бруно Латур и Стив Вулгар, социологи науки, сообщили о том, что они узнали, включившись в повседневную работу исследовательской лаборатории. В качестве объекта исследования они выбрали лабораторию доктора Роджера Гийемена в Институте Солка. Доктор Гийемен был в то время всемирно известным ученым, получившим Нобелевскую премию по медицине в 1977 году, и, возможно, был на пике своей карьеры. По сути, это было исследование антропологии реальных ученых в действии, и книга синтезировала картину того, как на самом деле делается наука (в отличие от того, как о ней сообщают), с особым акцентом на социологическом влиянии научных групп.