Возвышение Сталина. Оборона Царицына - Владислав Гончаров

В свою очередь, командование фронтом, неверно оценив как расстановку сил противника, так и стратегическую ситуацию в регионе, представляло себе ситуацию в весьма искаженном виде. Оно преуменьшило и значение Царицына (в первую очередь для обеспечения действий на Северном Кавказе), и численность сил противника, брошенных на Царицын. И главком, и командование Южного фронта искренне считали, что Царицын и без того имеет слишком много войск – и требовало, чтобы 10-я армия хотя бы отвлекла противника от центра и левого фланга фронта. В то же время командование 10-й армии было куда больше обеспокоено положением на Северном Кавказе, чем ситуацией на Воронежском и Поворинском направлениях. Из остальных направлений его волновало только Себряковско-Еланское, обеспечивавшее связь с центром страны – как прямую железной дорогой на Поворино, так и окольную через Камышин на Балашов.

При этом следует признать, что в сложившейся ситуации представления командования 10-й армии были более адекватными. Царицын действительно являлся центром позиции на Волге, через него можно было осуществлять связь с Кавказом, а также с Астраханью – помимо хлеба, являвшимися также единственными источниками нефти. Наконец, здесь действительно были сосредоточены основные усилия Донской армии, а Воронежское и Балашовское направления для нее являлись лишь вспомогательными. Наконец, промышленное значение Царицына было куда больше. чем даже у Воронежа, за безопасность которого так беспокоилось фронтовое командование.

Возможно, это не являлось заслугой Сталина и Ворошилова, но в создавшейся ситуации оказались правы именно они. Впрочем, следует вспомнить, что Сталин всегда отличался стратегическим мышлением, умением видеть за деревьями лес и не забывать о главном среди множества тактических мелочей. С другой стороны, Ворошилов, даже если не рассматривать его военные дарования, проявил себя как хороший организатор и харизматический лидер. Поэтому тандем Сталин – Ворошилов, сложившийся еще в июне в ходе противостояния руководству штаба Северо-Кавказского округа, оказался весьма эффективен. Следует признать: для большевиков стало огромным счастьем, что эти люди очутились в это время и в этом месте.

По сути, царицынскому руководству можно поставить в вину только чрезвычайно высокие потери 10-й армии, однако на остальных направлениях Южного фронта они оказались не менее высоки, а Северо-Кавказская (11-я) армия вообще лишилась боеспособности, хотя и не была уничтожена полностью. Если Сталин и Ворошилов не проявили себя выдающимися полководцами, то ни один из профессиональных военных – ни Вацетис, ни Снесарев, ни Сытин – в этот период не показал себя заметно лучше. При этом царицынское руководство свою задачу выполнило. Можно лишь предполагать, что если бы у него изначально сложились более удачные отношения с «военспецами», то действия 10-й армии и всего Южного фронта могли бы оказаться гораздо более эффективными, нежели действия всех армий фронта по отдельности.

В данном случае придется еще раз упрекнуть высшее военно-политическое руководство страны – главкома и Реввоенсовет республики с его Полевым штабом. В описанных выше условиях (признаем – достаточно нетривиальных) наиболее оптимальным решением было бы передать Сталину и Ворошилову реальную власть на Южном фронте, объединив под их командованием действия всех пяти армий – 8-й, 9-й, 10-й, 11-й и вновь сформированной в Астрахани 12-й. В этом случае труднее всего было бы подобрать военспеца, с которым могли бы сработаться и Климент Ефремович, и Иосиф Виссарионович, уже почувствовавшие вкус к самостоятельному управлению войсками, а вдобавок успевшие проникнуться недоверием к «военспецам».

С другой стороны, из документов видно, что отношения с бывшим полковником Славеном у Ворошилова сложились вполне нормальные. Причина тому была проста: Славен оказался превосходным психологом, у него хватило ума и такта выбрать для общения с упрямым луганцем добродушно-домашний стиль, при этом не роняя своего авторитета и исподволь добившись, чтобы Ворошилов этот авторитет стал признавать и даже позволил делать себе выволочки. Заметим, что и в военном плане «старичок» Славен проявил себя как опытный и вдумчивый оперативник, умеющий обращать внимание на детали и вычленять из их главное; его приказы четки, доклады хорошо структурированы и информативны.

Возможно, следовало выцарапать из добровольной отставки генерала Бонч-Бруевича – он был весьма неплохим штабистом, а его полная лояльность гарантировалась статусом брата, управляющего делами Совнаркома. Помимо этого, безусловно, следовало перенести штаб фронта из Козлова ближе к «центру тяжести» операций – если не в сам Царицын, то хотя бы в Саратов или Балашов. Нахождение штаба фронта на самом спокойном из его флангов поневоле приковывало внимание его командования к данному флангу, мешая адекватно оценивать ситуацию на других участках. Но ничего этого ни Троцкий, ни Вацетис не сделали.

Что же произошло с героями нашей истории дальше? Судьба И. В. Сталина известна хорошо. Л. Д. Троцкий в начале января 1925 был снят с поста наркомвоенмора и председателя РВС республики и заменен М. В. Фрунзе, но после смерти Фрунзе в конце того же года на его место был назначен К. Е. Ворошилов. И. И. Вацетис 8 июля 1919 года был смещен с поста Главкома и заменен сначала М. Д. Бонч-Бруевичем, а затем С. С. Каменевым; больше видных военных постов он не занимал, с 22 года став профессором Военной академии (позднее Академия имени Фрунзе). П. П. Сытин тоже больше не занимал строевых должностей, в 1920–1921 годах он был военным атташе в «банановой» Грузии, затем преподавал в военных учебных заведениях, с 1934 года вышел в отставку. Данных о П. А. Славене после июня 1919 года нам найти не удалось. А вот на дальнейшей судьбе А. Е. Снесарева стоит остановиться подробнее.

Осенью 1918 года Снесарев получает назначение на должность командующего Западной завесой, чуть позже переименованной в 16-ю Белорусско-Литовскую армию. В июле 1919 года он назначается начальником Академии Генерального штаба, где среди прочих по его инициативе был основан Восточный факультет, на котором он лично читал лекции по Афганистану и Индии, развивал основы геополитической стратегии на Среднем Востоке:

«Если вы хотите ниспровергнуть господствующего над миром властителя или, как иногда говорят, мирового аристократа, то бейте по Индии; если вы хотите подорвать капиталистическую над миром тиранию Англии, бейте ее по Индии».

После прихода к руководству академией Тухачевского и переименования ее в Академию РККА, Снесарев формально понижается в должности – теперь он совмещает руководство восточным факультетом и факультетом военной географии и статистики. Однако он продолжает разрабатывать курсы лекций, начинает работу в Военно-исторической комиссии, в Высшем военно-редакционном совете, а также становится председателем Главной военно-научной редакции. С 1924 гона он профессор и старший руководитель Военно-воздушной академии имени Жуковского, Наконец, в 1927 году Снесарев создает в Москве Институт востоковедения и становится первым его руководителем. Интересная деталь – с 1926 года Снесарев по воспоминаниям его дочери, доцента МГУ Е. А. Снесаревой, в частном порядке вел индивидуальные военно-теоретические занятия с С. М. Буденным по просьбе последнего, причем первый раз посетил Буденного вместе с А. А. Брусиловым. Заметим, что с Семеном Михайловичем Снесарев был знаком еще по Царицыну.