Говори со мной по-итальянски. Книга 2 - Лаура Тонян

– Господи, – выдавливает Лукас слова, словно зубную пасту из практического пустого тюбика, – да я просто дурачился. Зачем ты вообще копошилась в моем ноутбуке?!

Стараюсь вырваться, однако это так же маловероятно, как и лезть из кожи вон, чтобы самостоятельно выбраться из колодца. В настоящую минуту захват Блэнкеншипа – спартанский.

– Я просто включила музыку, понятно? А потом… так получилось! Ты ушел, оставил мне жалкую записку с десятком букв… Чего ты ждал?

– Как минимум того, что ты не станешь рыться в моем лэптопе!

– Я и не рылась!

Повышенные тона, судя по всему, в ближайшее время вынудят персонал отеля подняться к нам. Опасение услышать стук в дверь сковывает. Я настолько раздражена, что не потреплю, если меня отчитают. Хотя сомнительно, что кто-то выразит претензии спутнице Лукаса Блэнкеншипа.

– А что же ты делала? Что?

Волнистые, не до конца высохшие, волосы спадают мне на лоб, когда все же удается обрести свободу. Я отхожу назад, чтобы у Лукаса вновь не вышло сцапать меня.

– Ты написал Джо, что трахнул бы ее, «как следует»! – я заплакала еще отчаянней. – Снял бы это на камеру… – всхлипывая, опускаюсь на прикроватную тумбу, старинный светильник скользит по деревянной поверхности, встретившись с моей спиной. – Ты написал… что снял бы это на видео…

Лукас в два счета оказывается рядом и, согнувшись, встряхивает меня, словно тряпичную куклу.

– Это просто сообщения. Я не собирался ничего из этого исполнять. – От Блэнкеншипа немного разит спиртным, но густой и благородный аромат парфюма все-таки доминирует. – Мы иногда переписываемся с Джорджи, но у меня ничего нет с ней. И быть не может. Все кончено. Ты внимательно читала? – он хмурится, издевательски вопрошая. – Я написал, что отправил бы потом видео Чарли, к которому она от меня ушла. Это несерьезные слова с моей стороны.

Я поднимаюсь на ноги, Лукас убирает руки. Принимаюсь ходить из одного угла в другой, как тигр в клетке. Накатывает нестерпимая волна боли, смывающая остатки здравого смысла, и тогда я сбрасываю с коричневого комода – напротив кровати – личный блокнот, туалетную воду Лукаса и его электрическую бритву. Флакон с духами попадает на плотный узорчатый ковер и благодаря этому остается целым.

Окна. Нужно открыть окна, иначе я задохнусь. Это не я – я с такой силой не умею ревновать. Вот что означает любовь? Душевные муки? Быть в кого-то влюбленным – значит непрестанно ревновать этого человека?

Схватившись за голову, подаюсь назад.

– Зачем ты ездил к Джорджине? – смаргивая слезы, я смотрю на него и стискиваю «намертво» кулаки.

– Ты знаешь, зачем, – заведя руки за голову, Лукас скрестил пальцы на затылке.

Он ходит туда-сюда по этой небольшой комнате, не желая на меня взглянуть.

– Зачем? – настаиваю я тверже.

Англичанин вспыхивает негодованием.

– Да потому что ей плохо было!

– Но она бывшая! Быв-ша-я, Лукас! – кричу, подойдя ближе. – Что, если я буду поступать так же, как и ты?

Скорее всего, не нарочно, но он ядовито ухмыляется, выдав с целью обидеть меня язвительным тоном:

– У тебя никого не было до меня.

Он подчеркивает важностью последнее слово, наконец, остановив глаза на мне. Понимание озаряет, и Лукас неспешно, чтобы не спугнуть, возвращает руки в прежнее положение.

– Ева…

Забыв о не подготовленном багаже, я проношусь мимо Блэнкеншипа в другую комнату, забираю с кровати свой телефон и мчусь к парадной двери. Сдергиваю куртку с вешалки, надеваю без промедления темно-коричневые тимберленды.

– Ну, я же правду сказал, – оправдывает себя Лукас, следуя за мной повсюду.

– Ты сказал это так, будто я никому не нужна, кроме тебя!

– Я погорячился, я не это имел в виду. – Он останавливает меня, когда я уже берусь за ручку двери. – Ева, постой же!

Я поднимаю голову, чтобы на него посмотреть и выслушать, что он собирается мне сказать. Во мне больше снисходительности, чем в нем. Лукас не может разрешить говорить кому-то, помимо себя, если зол.

– Да, мы с Маркусом, – ровным голосом начинаю, потому что Блэнкеншип не решается завести речь, – целовались. Два раза, – выставляю указательный и средний пальцы перед собой. – Теперь ты это знаешь. Но ничего больше не было, тебе ясно? Так получилось… Я не хотела… Я думала о тебе…

Он обрывает меня:

– Думала обо мне? – дерзкий, неуважительный смешок.

– Дай мне договорить, – облокотившись о дверь, я нахмуриваюсь и упираю одну ладонь в бедро.

Лукас вбирает воздух в себя носом и прячет ладони в карманах строгих брюк. Сощурившись, я по-своему рассуждаю:

– Ты выставляешь меня чудовищной…

И вновь он перебивает меня:

– Если ты еще не вычеркнула из головы нашу с Джо переписку, то имеешь полное представление, как я отношусь к изменам, – сухо и притупленно.

Я хочу что-то сказать, но лишь открываю рот первые две минуты, точно рыба, выброшенная на берег.

– Ч-что?.. Я не изменяла тебе!

– Сможешь доказать? – Лукас машет рукой в сторону, оставаясь хладнокровным. – Люди будут думать иначе. Ты понимаешь, как я опозорен?

Ахнув, я кидаюсь на него, ударяя руками по груди, будто бы сделанной из железа. Я его бью, мне кажется, так сильно, так больно и по-дьявольски, но Блэнкеншип, можно подумать, прирос к полу.

– А как опозорил меня ты?! Весь универ слышал, как ты усомнился во мне!

Лукас сохраняет невозмутимость, наклоняет голову, хрипит:

– И это происходит снова.

Ева

Возобновив серию ударов, воображаю Блэнкеншипа боксерской грушей. От рыданий горло свело судорогой. Я плачу от обиды, от усталости, от холодности Лукаса. Это все навалилось. Моя сказка обернулась кошмаром. Счастливая мелодрама стала фильмом ужасов. Я рыдаю взахлеб, потому что мне нелегко смириться с этим.

Бить Лукаса снова и снова, чтобы остудить пыл…

Он неожиданно прихватывает мои запястья и кончает со всем. Я трясусь, потому что он меня довел.

– Почему ты забываешь о том, что ты сделал со мной? Это не настолько важно, потому что я – никто?

Британец изнуренно вздыхает.

– Что за бред?..

– Так сказала Валерия на вечеринке. И она же отправила мне sms сегодня, напомнив, что я…

Лукас прерывает меня на полуслове:

– Хватит! Кого ты слушаешь? Да кто она такая?! – возмущается Блэнкеншип.

Его руки уже меня не держат, но мне зачем-то хочется обратного.