Последний самурай - Андрей Воронин

— Мне это смешным не кажется, — мрачно сказал Сабуро, собирая со стола разбросанные фотографии. — Вспомните попытку проникновения в базу данных банка Аригато. Вспомните русского, который собирал досье на вас с помощью того подонка, Сигэцу. Вспомните другого русского, которого нашим рыбакам пришлось утопить вместе с лодкой. Они не оставят вас в покое, Набуки-сан.

— Ничего, — сказал господин Набуки, — скоро им станет не до меня. Я думаю, им уже не до меня. Гром уже прогремел, а в новостях ничего нет, потому что русские, как никто, умеют засекречивать любую информацию.

— Хотелось бы в это верить, — мрачно буркнул Сабуро. — Но боюсь, эта информация не из тех, которые легко поддаются засекречиванию. Мне думается, это было бы заметно даже с орбиты. Я говорил вам, Набуки-сан: не надо было посылать на это дело мальчишку. Сопляк наверняка что-то перепутал или просто попался…

— Ему нечего было путать, — резко оборвал его господин Набуки. — И попадаться ему тоже было не на чем. Он ничего не знает и ничего не может рассказать. Никому. Вот что, Сабуро, с ним нужно связаться…

Сабуро удивленно шевельнул бровями, но господин Набуки уже взял себя в руки и изменил опрометчивое решение.

— Прости, я что-то нервничаю… Это дело слишком важное, чтобы я оставался спокойным. В данном случае отсутствие новостей — тоже новость, и очень неприятная. Так что с тем русским контрразведчиком?

— Насколько я понял из сообщения нашего агента, этот человек ведет себя вызывающе. Он почти не скрывает, что прибыл на Северные территории исключительно ради вас, Набуки-сан. У меня сложилось странное ощущение, что он бросает вам вызов. В противном случае это обыкновенный глупец, и остается только гадать, как ему удалось дослужиться до полковничьего чина.

— Глупец в чине полковника — не такое уж редкое явление, — сказал господин Набуки. — Особенно у русских. В течение семидесяти с лишним лет они исповедовали бредовую идею, согласно которой любая кухарка может управлять государством. А последствия такого управления им приходится расхлебывать до сих пор. Полковник контрразведки, выполняющий специальное задание на Кунашире. В такой ситуации, если ты не слишком умен, легко почувствовать себя Богом.

— Примерно так и обстоит дело, — согласился Сабуро. — Он ведет себя именно как Бог — точнее, как самоуверенная свинья. Но это получается у него как-то вызывающе, словно он сам напрашивается на неприятности.

Господин Набуки припомнил лицо и фигуру человека, который так бесцеремонно приветствовал его на Кунашире. Образ, вставший перед его внутренним взором, мало соответствовал представлению господина Набуки о том, как должен выглядеть облеченный властью глупец. Но чего в таком случае он добивается? Если в поведении русского контрразведчика и была какая-то логика, то настолько извращенная, что господин Набуки оказался не в силах ее понять. Одно было очевидно: с самого начала русский стремился заявить о себе, иначе к чему была эта выходка на причале?

У господина Набуки возникло тревожное ощущение, что он не только опознан русскими как враг, но и, более того, уже сброшен со счетов как глава крупного бизнеса. Похоже, отныне с ним не собирались церемониться Господин Набуки почувствовал себя гроссмейстером, севшим играть в шахматы с чемпионом мира по боксу: поняв, что судьба партии решена, его противник передвигал свои фигуры как попало, с нетерпением ожидая момента, когда эта тягомотина наконец закончится и можно будет, вскочив со стула, опрокинуть господина Набуки на пол одним ударом — Как ты думаешь, Сабуро, — спросил хозяин, задумчиво пощипывая усы, — зачем он сюда приехал?

— Мне кажется, это киллер, — без раздумий ответил шофер.

Господин Набуки придерживался в точности такого же мнения. Русские почуяли в нем опасного врага. Поначалу они пытались действовать по правилам, но все их поползновения собрать улики для преследования господина Набуки потерпели крах. Логика русских была ему ясна: отрицательный результат — тоже результат, и поголовная гибель их агентов послужила косвенным доказательством вины господина Набуки. Решение напрашивалось само собой: врага нужно было уничтожить раньше, чем он соберется с силами для удара. Эта тактика была стара как мир и дожила до наших дней по той простой причине, что человечество до сих пор не придумало более действенного способа разрешения проблем.

«Ну что же, — подумал он, — если русские решили перейти от шахмат к боксу, я готов. Их ждет большой сюрприз, потому что я тоже кое-что умею.»

Он вспомнил фанатика, которого недавно подослал к нему бен Ладен. Тот глупый араб был далеко не первым, кто пытался убить господина Набуки Всех убийц постигла одинаковая участь. Так почему же русский должен быть исключением? Тем более что он, если верить Сабуро, сам на это напрашивается…

— Да, — сказал он. — Вероятнее всего, это убийца. Что ты намерен предпринять?

— Я распорядился не спускать с него глаз, — сразу же ответил Сабуро, ждавший этого вопроса. — По поводу более радикальных мер я хотел предварительно проконсультироваться с вами.

— У русских есть одна очень верная пословица: береженого Бог бережет, — сказал господин Набуки. — Это означает, что меры предосторожности не бывают излишними. Ты поступил правильно, Сабуро, решив сначала посоветоваться со мной; и мне кажется, мы будем правы, если ликвидируем угрозу, прежде чем она примет конкретные очертания.

— Я немедленно отправлюсь на Хоккайдо, — сказал Сабуро, — и оттуда передам приказ по радио. Вы разрешите мне воспользоваться вашим вертолетом, Набуки-сан?

— Разумеется. Я сейчас распоряжусь. Впрочем, достой. Я лечу с тобой.

Он развернулся лицом к столу, нажал клавишу селектора и отдал распоряжение срочно приготовить вертолет. Сабуро в кабинете уже не было: он отправился проследить за приготовлениями. Господин Набуки бросил последний взгляд на беззвучно мерцающий экран телевизора и решительным движением пальца отключил изображение. Экран померк, превратившись в широкий прямоугольник темно-серого стекла, тускло отражавший обстановку кабинета и встревоженное лицо господина Набуки.

Господин Набуки выбрался из-за стола и направился к дверям, но на полпути передумал и свернул в угол, где у окна стоял низенький чайный столик. С минуту постояв в нерешительности, господин Набуки перегнулся через столик, нечаянно толкнув его коленом, и снял с подставки меч полковника Минамото. Его пальцы коснулись шелковистой поверхности лакированных ножен, мускулы слегка напряглись, ощутив приятную тяжесть древнего клинка, вселяющую уверенность. Правая ладонь господина Набуки медленно сомкнулась вокруг туго обмотанной полуистлевшим кожаным ремешком рукояти. Внезапно он увидел, какая маленькая, сухая и морщинистая у него рука. На фоне длинной толстой рукояти она выглядела совсем немощной, ни на что не годной, и господин Набуки вдруг подумал, что время безнадежно упущено: ему следовало умереть много лет назад.

Это была неожиданная мысль, и она совсем не понравилась господину Набуки. Умирать ему было рано даже теперь: слишком многое осталось недоделанным. Если бы он умер много лет назад, дело всей его жизни умерло бы вместе с ним, не успев даже толком начаться, как святое дело мятежного Мисимы умерло вместе с Мисимой. Но крамольная мысль ни в какую не желала уходить: а может быть, так было бы лучше для всех? Его воистину грандиозная месть, по своим масштабам почти неотличимая от кары Господней, не принесла облегчения бесчисленным жертвам Хиросимы и Нагасаки; напротив, она породила огромное количество новых жертв. Теперь, когда это произошло, господин Набуки чувствовал, что месть не принесла облегчения даже ему самому. Ему осталось лишь горькое удовлетворение, что он сдержал данную еще в отрочестве клятву; но теперь, когда он, пожилой немощный человек, стоял посреди пустого кабинета с тяжелым старинным мечом в руках, удовлетворение это вдруг показалось ему мелким и недостойным упоминания. Миру не было дела до его клятв; миру ни до чего не было дела. Он катился в пропасть сам по себе, как пущенный с крутого склона горы каменный шар; так стоило ли тратить целую жизнь на то, чтобы заставить его катиться чуть-чуть быстрее?