Любовь не ждет - Джоанна Линдсей

Если она думала, что он шутит, то напрасно.

Роуз пришла в ярость, что Уильям Харрис посмел угрожать еще одному члену ее семьи и попытался шантажировать ее снова. Он просто сунула Закери записку о выкупе и заявила:

— Верните мою дочь.

Но успокоилась, когда ее заверили, что на этот раз Харрис вместе со своими подручными отправится в тюрьму. Благодаря уверенности, что на Западе ему все сойдет с рук, против него теперь имелось достаточно обвинений, чтобы изолировать от общества на долгие годы.

Закери тоже пребывал в ярости, но он не привык, чтобы им манипулировали. Он подписал бы бумаги, отослал бы Тиффани домой, а потом застрелил Харриса. Тем не менее он почувствовал себя лучше, когда шериф Росс заверил, что шахта будет закрыта, и разрешил завалить вход простейшим способом, с помощью динамита. Закери сам поджег фитиль.

Это совместное предприятие так сплотило обе семьи, что Каллаханы даже последовали за Уорренами к ним на ранчо. Роуз налила всем виски, не забыв стаканчик для себя. Тиффани не возражала, что ее не включили в этот тесный кружок. Возможно, чуть раньше она не отказалась бы от небольшой порции спиртного, но теперь, когда Хантер находился рядом, она ощущала себя в полной безопасности. Ее всегда трогало его настойчивое желание защитить от всех опасностей, даже когда он не знал, кто она такая.

Никто и не заикнулся о том, чтобы вернуться на танцы. Тиффани была единственной, кто огорчился из за испорченного праздника. Братья заверили, что до конца лета будет еще несколько подобных событий, уверенные, что она задержится здесь, чтобы принять в них участие. Они не знали, что Роуз собирается увезти дочь назад, в Нью Йорк. Но Роуз тоже не знала, что Тиффани больше не испытывает желания возвращаться. Впрочем, ее планы зависели от Хантера. Тиффани по прежнему сомневалась, что поступит правильно по отношению к ним обоим, если пойдет на поводу у собственных желаний.

Роуз выгадала минутку, чтобы поговорить с ней наедине.

— Мне нравится Хантер, если тебя интересует мое мнение. Если бы мне пришлось выбирать кого-нибудь из Каллаханов сейчас, когда они выросли, я бы снова выбрала его. Он даже не покраснел, когда сообщил о своих чувствах к тебе.

— Это было до того, как ты получила записку?

— Потом ему уже было не до разговоров. Я никогда не видела, чтобы мужчина двигался так быстро. Мы еще не успели добраться до своих лошадей, а он уже умчался. Он твой, если он тебе нужен.

Роуз рассказала Закери о той ночи, когда впервые встретила Уильяма Харриса, и о том, как он шантажировал ее, заставив бросить мужа. Они выпили еще, отметив падение их общего врага. Ничто не могло вернуть потерянные годы, но по крайней мере один из негодяев, виновный в той старой драме, получил по заслугам.

— Приятно находиться на одной стороне, — признался Закери, когда Уоррены вышли на крыльцо проводить гостей. — Я готов забыть о прошлом, если ты согласен, Фрэнк.

Франклин протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Это был знаменательный момент.

— Я бы переехал в Нью Йорк, чтобы сделать жену счастливой, но она привязана к этому месту, а я готов на все ради ее счастья. Спасибо.

Роуз пошла дальше и обняла старшего Каллахана, вогнав его в краску.

— Полно, полно, — пробормотал он. — Надеюсь, теперь Мэри снова начнет со мной разговаривать.

Братья Тиффани уехали вместе с Каллаханами, отправившись в город. Не пропадать же субботнему вечеру, в конце концов! Когда гости разъехались, родители снова обняли Тиффани. Им не нужны были слова, чтобы показать, как сильно они ее любят.

А потом Роуз сказала, притворно зевнув:

— Длинный был день. Я не прочь немного вздремнуть.

— Вздремнуть? — Фрэнк, хмыкнув, последовал за женой наверх.

Тиффани с улыбкой проводила их взглядом, а затем начала подниматься по лестнице сама, но остановилась, вспомнив глупую реплику Хантера о том, что он будет ночевать сегодня на ее крыльце. Покачав головой, она вышла наружу, чтобы убедиться, что он пошутил.

И обнаружила там Хантера. Он снял с Пэтчеса седло, чтобы конь чувствовал себя ночью комфортнее, и теперь оно лежало на полу веранды рядом с жестким деревянным стулом, на котором сидел Хантер.

При виде Тиффани он улыбнулся.

— Что тебя так задержало?

Она прислонилась к стене рядом с ним и даже согнула одну ногу в колене, как это обычно делал он.

— Не думала, что ты это серьезно.

— Наверняка думала, иначе не была бы сейчас здесь.

Тиффани не стала спорить.

— Принести тебе одеяло?

Хантер на секунду задумался.

— Сегодня был один из самых жарких дней за все лето. Вряд ли ночью будет прохладно… А если ты будешь спать здесь, со мной, мы даже не заметим холода.

— На стуле?

— Почему бы и нет? Я все равно не засну.

— Ты действительно думаешь, что будут новые неприятности? Худшие из наших врагов в тюрьме, и шериф сказал, что позаботится о том, чтобы остальных в ближайшие дни отправили отсюда.

— Я имел в виду, что не засну с тобой на коленях.

— О!

Лампа на веранде не горела, но из окон гостиной лился свет. Впрочем, сегодня Тиффани не волновало, что Хантер увидит румянец, выступивший у нее на щеках.

Однако она потупила взгляд, прежде чем спросить:

— Почему ты не пригласил меня танцевать?

— Потому что мне было гораздо интереснее наблюдать, как ты развлекаешься. Мне хотелось, чтобы ты хорошенько прочувствовала один из наших праздников и увидела, что здесь, на Западе, ничуть не меньше веселья, чем на востоке. И потому что я знал, что, если ты окажешься в моих объятиях, я тебя больше не отпущу.

Он подался к ней и, схватив за талию, притянул к себе на колени. Одной рукой он обнимал Тиффани за спину, а другой приподнял ее подбородок, заставив посмотреть на него. Тиффани едва не ахнула, такой жар полыхал в его голубых глазах.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Тиффани. За всю свою жизнь я ничего так не хотел, как жениться на тебе.

— Ты уже дважды назвал меня Тиффани.

— Правда? Кажется, я начинаю привыкать к этому имени. Но, знаешь, как бы я ни называл тебя, ты остаешься той, в которую я влюбился. Я осознал это в ту ночь, когда увидел тебя с новорожденным сыном Калеба и понял, какая ты на самом деле ласковая и нежная. В этом не было ничего поддельного. И это не имело никакого отношения к роли, которую ты играла. Это была ты, без всяких прикрас. Нужна незаурядная смелость, чтобы явиться во вражеский лагерь. Или пытаться погасить пожар, вместо того чтобы спасаться от него. Разве высокомерная гордячка стала бы ловить бычка, смеясь над собственными промахами? Не говоря уже о том, чтобы подружиться с поросенком! Признайся: ничто из этого не было притворством. Твое имя — единственное, в чем ты солгала.