Веревочник - Питер Дикинсон

С наступлением весны люди, боясь гнева Императора, начали искать укрытия для мужчин в горах, а для женщин — в лесу, потому что там странная хворь не даст солдатам преследовать их. Но почти никто не верил, что магия сможет противостоять могуществу Императора.

Они ошибались. В начале лета из леса стали появляться лошади, в сбруе, но без всадников. Иногда в седле сидел привязанный к лошади мертвый солдат. Лишь один из них еще дышал, но был в глубоком обмороке. Когда через несколько дней он очнулся, то не мог вспомнить происшедшее с ним в лесу, но рассказал, что Император действительно направил войска в Долину, желая покарать ее жителей. Однако солдаты столкнулись с необъяснимой болезнью. Кто-то умер, кто-то вовремя вернулся. Император прислал своих лучших чародеев, но они были бессильны против колдовства Асарты. Мудрейшие из них отступили. Остальные утратили свои силы или лишились рассудка.

Тогда солдаты кавалерии привязали себя к седлам и пустили лошадей самым быстрым галопом, надеясь проскочить через лес. Этот человек был одним из них. Его конь считался самым быстрым и сильным во всем войске. Так как солдат не мог вернуться, он остался в Долине, однако, в отличие от Соннама, так и не обзавелся хозяйством, не женился и умер в драке, которую сам развязал.

Таково предание, которое рассказывают в Долине. Оно передавалось из поколения в поколение в семье Дирны Урласдотер из Вудбурна. Хотя в Долине ходит много версий этой истории — каждый рассказчик изменяет имена и приключения по своему вкусу, — Урласдотеры верны своему преданию и не рассказывают его за пределами семьи. Для них эта история правдива, и, не заботясь о том, что их вера и настойчивость вызывают насмешки, из года в год засевают поле отборным ячменем, собирают урожай, хранят его в особом амбаре, а зимой отвозят в лес.

Ортальсоны поют снегам в горах и хранят свое семейное предание. Все остальные признают, что болезнь в лесу, конечно, очень странная, но этому наверняка есть разумное объяснение. И если ледник закрыл место, где когда-то можно было пройти, то это говорит лишь о том, что раньше зимы были мягче. Чему тут удивляться? К тому же в предании ни слова не говорится о Великой Пустыне, которая защищает Долину с востока и которая простиралась там всегда, задолго до Асарты.

Когда жизнь в Долине вернулась в обычное русло, Дирна посадила косточку от персика, который дал ей Фахиль. Из нее выросло дерево и много лет простояло у южной стены амбара в Вудбурне. В нем не было ничего волшебного. Несмотря на суровый климат, дерево цвело и приносило такие вкусные плоды, что многие просили черенки и сажали их у себя. Через восемь поколений после Дирны ураган разрушил амбар и свалил дерево. Древесину сохранили и мастерили из нее разные вещи, особенно резные деревянные ложки, которые мужчины любили выстругивать долгими зимними вечерами, когда женщины сидели за прялками.

Вскоре появилась традиция использовать эти ложки для гадания и предсказания будущего, рассматривая бесчисленные круги, узелки и завитушки в рисунке дерева. Лучшие из них передавались по наследству и даже получили собственные имена, как мечи героев. Но, вообще-то, в их предсказания верили не больше, чем в историю об Асарте.

Тилья проспала почти до обеда. Должно быть, она уснула вечером за столом и отец отнес ее в постель. Когда она проснулась, на нее нахлынули тревожные воспоминания о вчерашнем дне.

— Неужто соизволила проснуться? — послышался ворчливый голос Мины.

— Как мама? Ей лучше?

— Не знаю, как насчет лучше, но она здесь, в тепле, и дышит — все, что я могу сказать.

Тилья встала, обошла печь и приблизилась к маминой кровати. Она лежала на спине с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Ее лицо немного порозовело, и рука была теплой, но мать не пошевелилась в ответ на прикосновение дочери. Мина сидела рядом, прислонившись к печи.

— Не пойму, что это за отметина у нее на лбу, — сказала она. — Никогда такого не видела.

Тилья вгляделась получше. Темное круглое пятно на мамином лбу было размером с ноготь и напоминало четко очерченный лиловый синяк, но без шрама и без припухлости.

— Думаешь, она поправится?

— Понятия не имею, — резко ответила Мина. — Можешь надеяться, если хочешь. Надежда еще никому не мешала.

Тилья взглянула на нее и поняла, что со вчерашнего дня стала по-другому относиться к бабушке. Хотя Мина казалась еще сердитее, чем обычно, на самом деле она смертельно беспокоилась за дочь. Но, не желая признавать этого, ворчала и огрызалась. Она посмотрела на Тилью с притворной строгостью в своих светло-голубых глазах. Та в ответ улыбнулась.

— Рада, что кому-то весело. Что тут смешного?

— Ты, Мина, — ответила Тилья. — Вчера ты держалась великолепно. Наверное, у тебя ужасно болела нога, но ты ни разу не пожаловалась.

— Какой смысл? Я не возражаю потерпеть, только если при этом не надо выдавливать из себя улыбку. И раз уж мы начали обмениваться любезностями, должна сказать, что и ты была на высоте.

— Как сегодня твоя нога?

— Бывало и получше. Вчера я перенапрягла ее. Ничего, пройдет.

— Тот зверь, который напугал нас, когда мы возвращались с озера, — ты думаешь, это…

— Нет, не думаю. Я уже говорила. И хватит об этом.

На этот раз Мина рассердилась по-настоящему. Ее взгляд стал холоден. Тилья поспешно переменила тему:

— А где папа? И Анья?

— Кормят скот. Они будут умирать с голоду, когда вернутся, так что оденься, умойся и приготовь им обед. Потом сбегай ко мне домой и накорми кота. Я останусь здесь, пока не пойму, что с твоей мамой.

Пять дней она не шевелилась. Менялся только цвет отметины на лбу — она становилась все светлее, от темно-лилового до багрового, потом оранжевого и светло-желтого, пока на шестой день совсем не исчезла.

Тем временем Тилья взяла на себя всю бесконечную мамину работу на ферме, а Анья изо всех сил пыталась выполнять обязанности Тильи и совсем неплохо справлялась, надо было только постоянно ей говорить, что она все делает просто блестяще. Тилья даже радовалась, что у нее нет времени на размышления и беспокойство. Она не хотела думать ни о том, что случилось в лесу, ни о «зверюшках», которых Мина видела у озера, ни о невидимом чудовище, чей голос они слышали на обратном пути. Тогда она очень испугалась, но теперь сиюминутный ужас сменился глубоким, не оставляющим ни на минуту страхом. То, что произошло в лесу, никогда не случалось раньше. Тилья считала это предзнаменованием того, что ее мир изменится. Ей казалось, все, что она любила — маму, папу, Анью, Мину, Вудбурн, всю Долину, — она скоро потеряет.

Тилья была у маминой кровати, подбрасывая поленья в печь, когда та очнулась. Она открыла глаза, вытянула руку и кончиками пальцев опасливо прикоснулась ко лбу.

— Он коснулся меня рогом… — прошептала она, закрыла глаза и снова уснула.