Женщина опасного возраста - Екатерина Широкова

Никто в нашем подъезде не удивился, когда Галя исчезла.

Дежурная сплетница Клавдия Ивановна отправилась выведать у Колиной мамы интересующие всех душещипательные подробности, но на её круглом и невыразительном лице вдруг проступила такая твёрдость, что невозмутимая тётя Клава спасовала и отступила без боя. Коля Михайлов походил хмурый и успокоился, и все они сделали вид, что нет и не было никакой супруги.

Вернулась Галина через месяц. Поправившаяся и похорошевшая, она, к изумлению публики, поселилась совсем одна в трёхкомнатной квартире и знать не знала никакого бывшего мужа, даже на порог того не пускала. На расспросы загадочно улыбалась, но было очевидно, что тихую и впечатлительную Галю будто подменили.

Когда она в первый раз вышла гулять с коляской, не все сообразили, что здесь что-то неладно. Потом спохватились, тщательно посчитали и пересчитали и всё равно вышло, что никак не мог ребёнок родиться так быстро. Она, конечно, похудела слегка, но, как ни крути, а за месяц ей не обернуться.

Обитатели семечковых скамеек дружно постановили, что ребёнок-то, поди, приёмный, и полезли было рассмотреть удивительное дитё, да только Галя всех любопытствующих грубо отшила, тем самым только разогрев интерес.

Коляска всегда была плотно завешана шалью и если и издавала звуки, то к младенческим их никак нельзя было отнести. Так, нечто среднее между скрипом рассохшейся древесины и щёлканьем колотушки. Приближающихся сунуть нос в коляску Галя отгоняла чуть ли не шипением, так что охотников скоро совсем не осталось.

Злые языки болтали, что из квартиры ни единого раза не донеслось хоть что-то, напоминающее детский плач, но я сомневаюсь, что они караулили прямо круглые сутки.

Наверное, мне стоило вмешаться уже на этом этапе, но я обратила внимание на эту историю несколько позже остальных, старательно избегая пересудов о чужих младенцах, пускай даже подозрительных или вовсе отсутствующих, поэтому общественные гадания о подлинной природе странного малыша целиком и полностью пропустила, только отметила про себя, что ей явно стало лучше – выглядела Галя спокойной и сосредоточенной, без тени былых волнений.

А вот у бедного Коли Михайлова от таких дел снесло крышу. Конечно, он быстрее других сообразил, что взяться ребёнку неоткуда, но почему-то решил, что следует осчастливить Галю встречным благородным порывом и принять её вместе с приёмышем обратно. Можно даже в её отдельную квартиру, раз уж она так не хочет жить с мамой.

Галя, по слухам, почти спустила его с лестницы, но он не смирился.

Осада была серьёзной – букеты, дурацкие надписи на асфальте у неё под окнами и прочие мальчишеские представления о том, что должно нравиться женщинам.

Галя только пожимала плечами, проходя мимо, и едва удостаивала Колю взглядом. Коля страдал.

А нехороших симптомов я тогда просто не увидела.

Его мама подчёркнуто игнорировала ранее сбежавшую и теперь настойчиво мозолившую глаза бывшую, но я несколько раз видела, как она стоит у окна и наблюдает за чинно прогуливающейся во дворе необычной парой – невозмутимая Галя и интригующий всех свёрток в коляске.

Мамочки на площадке с сомнением косились на новенькую и отвечали взаимностью на непонятный им отказ влиться в свои сплочённые ряды, хором умолкая при её приближении и подзывая детей, если те по возрасту уже носились на своих двоих. Не то, чтобы они ощущали реальную опасность, хотя именно матери лучше всего чуют чужаков из другой, нечеловеческой породы – скорее это было демонстративное порицание за независимость. Гале было плевать, она будто и не замечала окружающих её людей, с младенцами или без.

Иногда она останавливалась и склонялась над свёртком, словно бы прислушиваясь, но никогда не поправляла там ничего и не брала его на руки.

Коля Михайлов воспринял правила игры и к малышу не совался, а пытался быть неподалёку, активно намекая, что он тоже мог бы быть полезным, но только зря тратил время.

В те дни мне взбрело в голову сделать кое-какой мелкий ремонт, и «грамотного и толкового в строительных сферах» Колю насоветовала сама Клавдия Ивановна. Обговорили все детали и он приступил к работе, а я вдруг выяснила, что мне нравится писать, поглядывая на его размеренные и точные движения. Что-то в этом было первобытное – радость от создания осязаемых вещей практически голыми руками.

Мелькнуло желание проверить, каков он в любви, но перед глазами некстати всплыл образ его тихони-мамы и по спине пробежал холодок. Вот тогда-то я и задумалась, а всё ли в порядке в этом развалившемся на части семействе.

Душу его выворачивать наизнанку я не собиралась, но наша поначалу сугубо техническая дискуссия обнажила прелестное – он рассуждал и вёл себя, как влюблённый лопух. На наводящие вопросы о личном отвечал невпопад и с придыханием отзывался о предмете своего обожания – Галине.

– Ребёнок-то твой? – спросила без задней мысли и не успев осознать бестактность, но он и ухом не повёл.

– В каком смысле мой?

– Ну… Отец его кто, ты?

– А! – Коля озадаченно почесал макушку и ни к месту улыбнулся. – Получается, что я.

И как ни в чём не бывало продолжил ковыряться с моей новой барной стойкой, а я – лихорадочно выискивать те самые нехорошие признаки.

На следующий день часов в одиннадцать утра в дверь позвонили, и я бросилась открывать, подумав на Колю, но это оказался уже знакомый следователь Серых. Неприятно кольнуло дурное предчувствие и вместо приветствия ляпнула, не случилось ли что-то с Колей. Тот осторожно уточнил, с чего бы это я так решила и что за Коля, и мне пришлось объяснять, что ждала того с утра пораньше и вот – не дождалась.

Серых кивнул и спросил, не видела ли я чего-нибудь необычного вчера вечером или ночью.

Пропал старший сын учительницы из соседнего двора, заявление пока не приняли, три дня не прошло, но поскольку она его давняя знакомая, то неофициально искать уже начали. Вчера в районе полуночи он вышел прогуляться и подышать свежим воздухом и до сих пор не вернулся.

– А что говорят соседи? Видели что-нибудь?

– Пока не знаю. Я начал опрос возможных свидетелей с вас, Юля.

– Почему?

– Не прибедняйтесь, вы и сами прекрасно знаете причину.

– Намекаете, что это я его… Того?

– Нет, – он грустно усмехнулся, – но мне бы не помешала помощь человека, способного увидеть всё с другой стороны, – и он на мгновение изменил внешность, превратившись из жилистого и побитого молью следователя в холёного и симпатичного мужика.

Сдержалась, чтобы не ойкнуть, но впечатление было сильным. Оборотней я и раньше встречала, конечно, но чтобы вот так запросто представиться – нет. Достала из буфета початую бутылку и плеснула нам обоим.

– Поговорим?

Однозначно выходило, что с этим пропавшим юнцом что-то нечисто. На записях с камер, а их проверили в первую очередь, сплошные лакуны – вот идёт наш парнишка, а через секунду сплошной кисель заливает улицу и видимости ноль, и так со всех точек.