Рука Москвы. Записки начальника внешней разведки - Леонид Шебаршин

Султан появляется в доме министра и за обедом, так же небрежно усаживается за стол и громко подтрунивает над именитым застольем. Между делом выясняется, что Султан коллекционирует винтовки (гладкоствольные ружья его не интересуют) и собрал их ни много ни мало две тысячи стволов. Достаточно, чтобы вооружить ополчение, и, пожалуй, коллекция с такой мыслью и собирается — мало ли что может произойти. Совсем недавно, меньше двадцати лет тому назад, Синд бунтовал против англичан, крови пролилось достаточно, был повешен вождь восстания Пир Пагаро, а от Ларканы до Пагаро рукой подать.

Для посла же подготовлена развлекательно-познавательная программа. Пожалуй, вся поездка затевалась министром не только для того, чтобы поговорить с послом о политике. Зульфикар Али прекрасно знал цену личной популярности и массовой поддержки. Министр и посол ездили вместе по синдской глубинке, выступали с речами перед народом, обменивались рукопожатиями, выслушивали сетования и жалобы, дарили подарки. Министр и посол вместе выступали на митинге в Ларкане. Министр обращается к слушателям — «дорогие братья и сестры». Оратор он прекрасный — зачаровывает публику, не оставляет равнодушным ни одного из сотен слушателей. О чем говорит министр? Что говорят вообще «большие» люди простому пакистанцу? (Один из родственников Бхутто кратко переводит речь министра для советских гостей.) Конечно же о справедливости, о том, что каждый должен трудиться и жить по предначертаниям Всевышнего, о том, как правительство фельдмаршала Айюб-хана отечески заботится о всех гражданах своей страны, не отдавая предпочтения богатому перед бедным и образованному перед неграмотным. Говорит министр и о земельной реформе, о коррупции, о внешней политике. Сказаны добрые слова в адрес Советского Союза, посол которого почтил своим посещением Ларкану. Говорит министр складно, живо. Хороших ораторов в стране много (этому искусству в школах и колледжах по доброй английской традиции учат сызмала), Зульфикар Али — один из выдающихся. Аудитория отвечает аплодисментами на каждую фразу выступающего за министром советского посла. Посол говорит о дружбе, об уважении, которое испытывает советский народ к народу Пакистана, и в особенности к синдхам, хвалит министра. Теряется в переводе живость и остроумие его речи, но тем не менее все довольны — митинг получился торжественным, теплым и интересным. Сотни его участников пойдут по своим деревням и долгие месяцы, а то и годы будут рассказывать о министре, о после, о Советском Союзе.

Район Ларканы славен на всю старую Индию и за ее пределами утиной охотой. Здесь неподалеку даже есть город Шикарпур — охотничий город. Множество мелких озер, болот, поросших тростником, обильный корм неудержимо тянут водоплавающую птицу, и слетается ее сюда на зимовку видимо-невидимо.

Каждый охотник размещается на отдельном озерце. От первого же выстрела стая уток поднимается на крыло, но по дневной жаре далеко не летит, устремляясь к ближайшей

воде. Там ее ждет другой охотник. От его выстрелов поднимается еще одна стая, и вся эта туча летит к третьему озеру, где ее тоже встречает гром выстрелов и свинец. Так и ходит птица по кругу над охотниками.

Синдхи любят музыку, и хозяева не преминули порадовать гостей концертом. Устроен под деревом помост, перед ним два ряда стульев и сколько угодно места на земле для всех желающих. В Синде никто тебя не осудит, если уважаемый человек развлекает своих друзей музыкой и ты присоединишься к слушателям.

Поют каввали — традиционные народные песни на религиозные темы. Простые стихи, простые сюжеты из жизни пророка Мохаммеда и первых правоверных, простая ритмичная мелодия. Играет певец на гитаре, аккомпанирует ему музыкант на флейте — мурли, да еще один отбивает такт на маленьком барабане — табле. Долго тянется песня, ритм ее постепенно убыстряется, певец, сидящий на помосте, раскачивается в такт музыке, глаза его закрыты, он не замечает слушателей. Какие замечательные, выразительные лица и у певца, и у аудитории! На лице поющего — страдание, даже вдруг слеза заблестела (он поет о внуке пророка, злодейски убитом под Кербелой), и слушатели горюют. Кавваль может довести слушателей до экстаза, до слез, до полного самозабвения.

Вечером поездка по родственникам министра, знакомство с захолустным помещичьим бытом. Мчат в сумерках машины по мягким дорогам, поднимают облака пыли, тонет в пыли угасающее солнце, бегут в сторону стада коз, теснятся к обочине повозки, одинокие всадники и путники. Из кирпичного дома высыпает навстречу орава суетящихся слуг — узнать их можно только по любезной повадке, никак не по одежде. Одеты все попросту, никакой формы, которой щеголяет прислуга в богатых домах Карачи и Лахора, все босиком — носить обувь в жилом помещении не принято.

Помещичий дом в Синде — это не только жилье, но и крепость в прямом смысле этого слова. Наружные стены без окон, двери тяжелые, обитые железными или медными полосами, массивные кованые петли — все выглядит вечным. Трудно представить себе такой дом новым, да едва ли кто-то из живущих ныне и упомнит, когда он строился. В незапамятные времена поселились в этих местах Бхутто, дом перестраивался, достраивался, расширялся. Такой дом — надежная защита от разбойничьих шаек, время от времени наводящих страх на округу, и от недругов-соседей и убежище на случай гражданских смут, столько раз потрясавших Синд.

На следующий день отправляемся в Мохенджо-Даро — город мертвых (третье тысячелетие до нашей эры). В середине двадцатых годов археологи неподалеку от Ларканы раскопали настолько старый город, что в памяти живущих не сохранилось даже смутного эха его существования. Написано о Мохенджо-Даро много, а известно мало. Кто были жители города, на каком языке говорили, что за злая участь их постигла — эпидемия ли, голод, завоеватели — все это темно, погребено в тех глубинах, проникнуть куда может только фантазия.

Прямые, ровные и широкие, мощенные кирпичом улицы, окаймленные строгими рядами домов, остатки общественных зданий — стертый временем контур большого города, где кипела жизнь. Знаменитая статуэтка танцовщицы — грациозная, гордая женская фигурка, в музее хранятся скульптурные изображения животных, резные печати с обрывками никому не известных письмен.

Грунтовые воды поднимаются, вытесняют наверх всеразъедающую соль, и в Мохенджо-Даро кирпичная кладка покрывается беловато-серым налетом, рыхлеет и разрушается. Древний город мало-помалу исчезает, на сей раз — окончательно. Интересно, что в древнем городе не найдено оружия.

Поездка по Синду, совершенно очевидно, не замышлялась министром как познавательная и развлекательная. Зульфикар Али был политиком, стержень его бытия составляло неукротимое стремление к власти. Для политика такого склада не существует дружбы, глубоких привязанностей, личных симпатий, увлечений, пожалуй, даже морали. Все искусно имитируется, если это надо для достижения главного — власти!

В уютной, безукоризненно чистой, щеголевато обставленной гостиной дома в Ларкане идут конфиденциальнейшие беседы. Советский посол слушает, кивает, соглашается, иногда спорит, но не выходит за ту невидимую дисциплинарную черту, чувство которой присуще каждому настоящему дипломату, в какой бы обстановке он ни оказался.