Долгая ночь - Юля Тихая

Грохнуло в середине зала, — там кто-то вскрикнул и затих, потом что-то загремело, заскрипело, снова хлопнуло. Между двумя дверями — судя по табличкам, в гостевой туалет и на кухню, — и теперь между ними разрастался дымный гриб какой-то непонятной пыли. Вокруг как-то бессмысленно суетились официантка и бармен; гости отходили подальше, закрывая лица шарфами; наконец, с кухни вышла массивная женщина в поварском колпаке, велела открыть пошире окна и входную дверь, а потом одним экономным движением подняла с пола корявую конструкцию и прислонила её к стене.

Тут наконец стало ясно: это упал стеллаж, втиснутый в центре зала в декоративных целях. Что-то разбилось, смешалось, и теперь в кафе пахло сумбурно и странно.

Какой-то треск, — и с пола вместе с ещё одним фрагментом стеллажа встал помятый, всклокоченный Арден.

Я запоздало заволновалась, но он не выглядел пострадавшим. На светлой рубашке — фиолетовое пятно, по виду от чего-то вроде варенья; и весь, с ног до головы, усыпан каким-то белёсым порошком.

Я выбралась из-за стола, подошла ближе и поскорее зажала нос ладонью: запах был просто невероятный, к сожалению — в плохом смысле.

— Что это? — мрачно спросил Арден у бармена, явно опасаясь шевелиться. Порошок клубился пыльными тучами.

— Преимущественно мука, — дипломатично сказал тот.

Гости расползались по углам. Официантка принесла распылитель с водой и принялась брызгать вокруг, чтобы хоть как-то прибить эту гадость к полу. Арден оглушительно чихнул.

— Мука так не воняет.

— И ещё специи, — согласился бармен. — Разные, для десертов. Корица, ваниль, имбирь, цитрусовая цедра тёртая, высушенная мята, мускатный орех, гвоздика, чёрный перец…

— Перец?!

Женщина с кухни подняла мятую банку и бросила гневно:

— Да, мы добавляем его в пряники! И чего вы вообще ожидали, когда полезли в шкаф?!

— Я?! Полез?! Я выходил из сортира, когда эта херня рухнула мне на голову!

И он снова расчихался.

Тут, наконец, откуда-то из служебных помещений вошла женщина в ярко-зелёной юбке, с таким властным лицом, что сразу понятно: начальство.

Тогда все угомонились. Ардену помогли стряхнуть с себя остатки пыли и отмыть лицо; потом они долго разговаривали с хозяйкой и в итоге, видимо, решили обойтись без полиции. Всё это время Арден пронзительно, скорбно чихал.

— Извини, — сказал он мне, освободившись. — Провожать тебя, наверное, не стоит, а то ты тоже вся пропахнешь этой дрянью. Увидимся на занятиях.

— Может тебе к врачу? — неуверенно предложила я. Арден снова чихнул, а потом закашлялся; на скуле его наливался цветом здоровенный синяк. — Мало ли что…

— Фигня, — мрачно и сипло припечатал он. — Ничего такого, что не смывалось бы душем.

Из кафе мы вышли вместе. Он всё-таки проводил меня до трамвая, хотя я и отказывалась; помахал мне рукой — и пошёл в другую сторону, неловко прихрамывая.

В понедельник у нас был пустой день, а во вторник Арден на занятиях не появился.

Девочки успели перемыть ему все кости и вытащить из меня подробности, о которых я сама не помнила. Ливи, услышав про «ну, кажется, целоваться мне не очень нравится» дразнила меня «синим чулком» и «занудой», а Ардена заочно записала в импотенты. В пересказе звучит не слишком красиво, но в моменте было очень смешно, возможно, потому что всё это перемежалось страстными рекомендациями никогда не спать с мужчинами: ведь от этого бывают дети, а дети потом делают из тебя дойную корову и иногда путают её с коровой мясной. У Марека настал неприятный период, когда резались одновременно зубы и родовой дар, и от этого Ливи сделалась несчастна и совершенно невыносима.

Трис, старшая сестра для четырёх девчонок, была не так категорична. Она даже с юным наследником Бишигов управлялась легко, и Ливи всерьёз уговаривала её съехаться. Правда, не усматривая проблемы в детях, Трис бурчала на другое: всем мужикам только одно и надо, и мы-то, девчонки, влюбляемся, — а он встретит свою истинную и упорхнёт в далёкие дали, забыв попрощаться.

Я не стала ей напоминать: вообще-то, это как раз она встретила на Охоте безусого юнца и сразу же рассталась с обаятельным беркутом, с которым встречалась до того почти три года.

«Я не хочу портить ему жизнь обречёнными отношениями, — сказала тогда Трис. — Так для всех будет лучше.»

Ливи назвала её дурой, но Трис не прислушалась: у колдунов не бывает парности, колдуны отрицают судьбу, а оттого свободны в своём выборе.

«Да я, блин, вольна как птица! Как целый сучий альбатрос!» — веселилась тогда Ливи.

Но это, конечно, ничего не изменило.

И вот теперь Трис снова канючила: ты понюхала? понюхала? может быть, он хоть чуточку тебе понравился?

А я закатывала глаза и отбрыкивалась.

Бенера взирала на этот цирк со своей извечной одухотворённой улыбкой и молчала. Зато она сделала-таки сияющую призму.

— Она усилит твой свет, — обещала лунная. — Она напомнит тебе, кто ты такая.

Призма излучала мягкое сиреневое сияние и ставилась в изголовье кровати, чтобы светить на меня-настоящую, меня-без-публичного-лица, меня-не-умеющую-лгать-даже-себе, — иными словами, на меня-во-сне, но такого имени у лунных предусмотрено не было.

Я поспала с ней два дня, но не почувствовала никаких изменений. Да и какая, по правде, разница, кем быть, — если мы выбираем дорогу, а, значит, и то, где окажемся?

— Не парься, — беспечно сказала Ливи в среду, заметив, как я обшариваю взглядом полупустую аудиторию, — от пары синяков ещё никто не умирал.

Но я, конечно, всё равно волновалась.

Арден всё-таки пришёл, — ко второму семинару, пропустив «Материалы». Был он помят, несвеж и мрачен.

— Привет, — робко сказала я, вглядываясь в его лицо.

Нападение стеллажа не прошло бесследно: синяк на скуле переливался от жёлтого к фиолетовому, на лбу образовалась небольшая шишка, на носу — тонкие свежие царапины.

Арден смерил мня колючим, недружелюбным взглядом, прошёл мимо и сел в дальнем ряду.

— Я что-то пропустила? — удивлённо спросила Ливи.

— И я видимо тоже.

Я помрачнела.

Не то чтобы я так уж хотела каких-то любовей. Не то чтобы я увидела его и растеклась розовой лужицей, или чмокнула разок и потеряла голову. В этом и прелесть не-парных отношений у двоедушников: вы всегда знаете, что это временно и никуда не идёт, и просто проводите вместе тот отрезок времени, который удастся украсть у судьбы, — ко взаимному удовольствию.

Иногда, конечно, это приводит к тем ещё драмам. Я даже видела однажды, как волк жил на две семьи, «истинную» и «по любви», — но на то он и волк, что волкам кое-что можно, что не полагается всем остальным.