Успокоение, Ltd - Макс Брукс

Позже я осознал, как глупо было рассчитывать на какую-либо иную реакцию. С какой стати он должен был меня заметить? Я что, для него еда? Или «живой» в человеческом понимании этого слова? Эти существа подчинялись исключительно биологическому инстинкту, и этот инстинкт толкал их на поиски только «живых» людей. Для примитивного болезненного разума полутрупа я был практически невидимым, всего лишь препятствием, которое можно игнорировать, в лучшем случае – обойти. Несколько секунд я, словно ребенок, покатывался над абсурдностью ситуации, глядя, как это жалкое создание тащит свои изуродованные мощи. Затем я встал, хорошенько размахнулся правой рукой и со всей мочи врезал ему по затылку. Результат снова заставил меня захохотать: с легкостью слетев с плеч, голова грохнула о стену дома напротив и, отскочив, подкатилась к моим ногам. Единственный функционирующий глаз продолжал вращаться, глядеть по сторонам и, что поразительно, все так же не замечать меня.

Так я в первый раз лицом к лицу столкнулся с существами, которых светляки называли «зомби». Последующие месяцы можно охарактеризовать как «ночи отрицания». Мы продолжали жить как прежде, предпочитая не обращать внимания на сообщения о неуклонно нарастающей угрозе. Говорили и думали о полутрупах мы очень мало, да и официальных новостей об эпидемии почти не слушали. Вокруг нас только и говорили – как люди, так и наши сородичи, – что ходячие мертвецы есть уже на всех континентах и что их число неустанно увеличивается. Но на нас эта тема нагоняла тоску. Нам всегда было скучно; такова уж плата за «условное бессмертие». «Да, да, я слышал о Париже, ничего нового». «Естественно, я знаю про Мехико! Кто не знает?» «О Господи, неужели мы снова будем помогать Москве?» В течение трех лет мы старательно закрывали глаза на проблему, а кризис меж тем усугублялся, и все больше людей либо погибали, либо превращались в упырей.

Но на четвертый год «ночи отрицания» стали тем, что мы иронично назвали «ночами славы». Это случилось после того, как в мире открыто заговорили о глобальном кризисе и правительства разных стран начали обнародовать информацию о характере эпидемии. Вот тут-то система глобального мироустройства и дала трещину. Связи между государствами нарушились, национальные границы рухнули, а мир захлестнули крупномасштабные массовые беспорядки и множественные локальные войны. Наступило время, когда наш брат впал в состояние необузданного, торжествующего экстаза.

Десятилетиями мы сетовали на угнетающую зависимость от светляков. Железные дороги и электричество, не говоря уже про телеграф и проклятый телефон, и так не давали развернуться нашим кровожадным натурам. Но в последние годы с развитием телекоммуникаций и засильем террористов мы и вовсе стали ощущать себя словно за стеклянными стенами, где бы ни находились. Мы с Лейлой опять начали подумывать о переезде, как и тогда, когда уехали из Сингапура, но на этот раз решили вообще покинуть полуостров Малакка. Рассматривали вариант перебраться в штат Саравак или даже на Суматру, в общем, куда-нибудь, где свет цивилизации еще не успел проникнуть в темные закоулки так ценимой нами свободы. И вот теперь, когда этот свет стал меркнуть, необходимость в бегстве отпала сама собой.

Впервые за многие годы мы получили возможность свободно охотиться, не опасаясь мобильных телефонов или камер видеонаблюдения. Мы охотились стаями и иногда даже играли с тщетно сопротивляющейся жертвой. «Я уже и забыла, что такое настоящая ночь! – с восторгом воскликнула Лейла во время одной из наших охот в кромешной темноте. – О, как же восхитителен вкус хаоса!» Мы были безмерно благодарны полутрупам за те черные ночи, когда могли вволю поохотиться и заодно развеять привычную для нас скуку.

Как-то раз ночью, которую я буду помнить еще долго, мы с Лейлой сидели на балконе отеля «Коронейд», а под нами, на улице Султана Исмаила, правительственные войска метали стрелы трассирующих пуль в сторону приближающейся тучи мертвяков. Завораживающее зрелище: огромная концентрация военной мощи – испепеляющей, перемалывающей, стирающей в порошок, но все-таки неспособной остановить полутрупы. В какой-то момент нам пришлось спрыгнуть на плоскую крышу торгового комплекса «Сугей-Ван» (тот еще трюк, скажу я вам), когда ударная волна от авиабомбы обрушила на наш балкон целый ливень осколков стекла из выбитых окон отеля. Это было удачным решением, поскольку, как оказалось, на крыше комплекса ютились добрых несколько сот человек. Судя по открытым ящикам с провизией и бутылкам с питьевой водой, бедолаги прозябали здесь уже порядочно времени. От них несло потом, усталостью, а еще упоительным ароматом сильнейшего страха.

Из того, что произошло дальше, я толком и вспомнить ничего не могу, кроме разве что борьбы, паники и спин спасающихся от нас людей. Впрочем, нет, запомнил я одну девушку. Должно быть, она была из деревенских. В то время многие сельские жители искали спасения в городах. Думали ли ее родители, что будут в городе в безопасности? Да и живы ли они еще? От девушки совсем не пахло ни скверной, которой обычно несет от современных городских жителей, ни лекарствами или спиртным, ни даже проклятым неистребимым смогом. Я как зачарованный наслаждался ее восхитительной чистотой, а позже проклинал себя за медлительность. Она прыгнула вниз без колебаний, не издав ни звука. Нырнула прямо в гущу стонущей, бурлящей массы.

Полутрупы двигались как машина, неторопливый, идеально отлаженный механизм, единственным назначением которого было превращение кричащего человеческого дитя в бесформенную кучу мяса. Я хорошо запомнил, как в последний раз перед смертью поднялась ее грудь и как девушка посмотрела на меня угасающим, но все еще осмысленным взглядом, прежде чем он потонул в море рук и зубов.

В детстве я с упоением заслушивался воспоминаниями одного старого европейца о временах падения Рима и страшно завидовал ему, поскольку старику посчастливилось жить в эпоху краха великой империи. «Половина цивилизации сгорела в огне, – хвастался тот, – половина континента погрузилась в тысячелетнюю анархию». Я в буквальном смысле слюной истекал, когда слушал его истории об охоте на людей на никем не контролируемых европейских землях. «Это было словно освобождение, подобного которому у вас в Азии никогда не было и, боюсь, никогда не будет!» Каким же незыблемым казалось его пророчество всего какой-то десяток лет назад. Но теперь, когда наше хрупкое общество рушится, словно карточный домик, его слова вмиг обернулись пустым звуком.

Не могу с уверенностью сказать, когда ликование сменилось волнением. Конкретный момент, когда это произошло, сложно определить. Лично для меня переломным моментом стал разговор с Нгуеном, моим старым приятелем из Сингапура. Высокообразованный и обладающий природным интеллектом, он был вьетнамцем по происхождению, однако молодые годы провел в Париже, студентом изучая французский экзистенциализм. Это может послужить объяснением, почему он никогда не искал для себя изысканных развлечений, чем нередко грешат представители нашего вида. Возможно, этим объясняется также и то, что Нгуен, насколько я знаю, стал первым, кто забил тревогу.

Мы встретились с ним в Пенанге. Нам с Лейлой пришлось покинуть Куала-Лумпур, после того как возникла угроза уничтожения всего квартала неприцельным огнем, который армия вела днем. Несколько подобных нам уже погибло таким образом. До той поры мы не до конца осознавали, насколько комфортной была наша жизнь в последние годы. Да, мы жили, словно в клетке, но чертовски комфортной. Большинство из нас давно позабыли, каково это – вести спартанский образ жизни в неприступных крепостях. Время охоты на ведьм давно прошло. Многие из нас жили, как светляки, в комфортных, а подчас и откровенно нескромных городских домах, если не сказать – дворцах.