Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли

— Ей кажется — из тех, что продаются в лавках розыгрышей, резиновая, вроде Дракулы или Зверя с 5000 фатомов[34].

— Вот-вот, — сказал я. — Зверь.

— Ага! — изрек Сэм. — По-моему, я допетрил. Но меч — это что-то новенькое, не так ли?

— Да, но, мне кажется, уместно.

— Это почему?

— Пока не очень уверен, расскажу в следующий раз.

— Не будет ли кто-нибудь из вас любезен сообщить мне, — прорычал Джордж, — какого х… — Он умолк и взял себя в руки. — Прошу прощения, — заговорил он вновь. — По-моему, я не вполне слежу за ходом вашей мысли, господа.

— Джерсийский Зверь, — пояснил Сэм. — Ну, знаете, тот малый, что десяток лет терроризировал Остров. Забирался к детишкам в спальни, утаскивал их через окно и творил с ними всякие странности в полях — очень мерзкие далеко не всегда, — а потом укладывал их обратно в постельки. Полиция считает, что подобных нападений было свыше сотни, но, естественно, о большинстве не сообщали — по причинам, которые вы, я думаю, э-э, оцените по достоинству. Он носил резиновую маску, многие жертвы припоминали странный запах, а одежда у него была весьма причудливая, вся утыкана гвоздями. Незадолго до того, как вы сюда переехали, поймали субъекта по фамилии Пэйснел, и он сейчас отбывает тридцать лет, заслуженно или же нет[35].

— Не хотелось бы мне оказаться на его месте, — вмешался я. — Уголовники до безумия сентиментальны, и с насильниками детей творят истинные зверства. Заставляют их петь альтом, если вы меня понимаете.

— Да. Осмелюсь подтвердить. У самого опыта в этой области нет. Верю вам на слово.

Гораздо дешевле обычного Сэмова «бадинажа»[36]; я сделал себе мысленную зарубку проследить, чтобы он за это пострадал. Вообще-то я малый не мстительный, но не могу же я позволить друзьям отпускать скверные остроты за мой счет, правда? Это вопрос качества жизни.

— Что интересно, — продолжал Сэм, пока я раздраженно жевал свою селезенку, — Пэйснел все время твердил, будто «все это к чему-то относится», но не желал говорить, к чему именно, а когда его арестовали, утверждал, что должен встретиться с «некими людьми», но не признавался, с кем.

— Совершенно очевидно, — сказал Джордж. — Голодранец был ведьмой или колдуном. Теперь я припоминаю. Водопроводчик мне рассказывал, когда заявился пьяный после Рождества. Похоже, это делал вовсе не тот Пэйснел, все местные знают, кто это был, включая почти всю Почетную Полицию… Или он сказал, что Пэйснел был одним из многих?

— Еще раз тот напев, — пробормотал Сэм. — Он словно замер…[37]

— Вполне. А у Пэйснела имелась тайная комнатка, нет? — с глиняной лягушкой или жабой, и это, в свою очередь, тоже «к чему-то относилось». А в машине, в которой его замели, висело папистское распятие с Вербного воскресенья, и, говорят, он орал благим матом, когда его попросили к распятию прикоснуться.

— Околесица? — подсказал я.

— Не обязательно. Слишком много чудного повидал, чтобы эдак легко от, э, чудного отмахиваться.

— В Индии не иначе?

Он с подозрением зыркнул на меня.

— Да. — Лаконично. — Там, и не только. Что ж, не смею вас больше задерживать, ребята. Спасибо за помощь, большое.

Голод грыз меня, пока я ехал домой. В холодильнике ничего приветливого не нашлось — уж конечно, там не было половины холодной утки, но мне случилось знать, где Джок хранит свои «привилегии», и я мстительно поглотил целую банку икры (настоящей «Гросрибрест»; Джок крадет только лучшее, белужью и осетровую презирает) на горячем тосте, после чего оставил кухню в оглушительном беспорядке. Намеренно.

Наверху Иоанна, похоже, спала, и я благодарно проскользнул в постель, аки тать в нощи.

— Попался! — торжествующе возопила она.

— Помилосердуй, иначе я запою альтом.

— Ты где был, мой непослушный жеребчик?

Я изложил ей всю историю, и она выслушала увлеченно.

— Давай поиграем в насильников, — сказала она, когда я закончил.

— Ни в какие, черт бы их побрал, окна я не полезу.

— Эту сцену я позволю тебе пропустить.

— Но у меня нет резиновой маски.

— Сымпровизируй.

— Ну я не знаю.

— Я притворюсь, будто сплю, а ты прокрадешься в комнату и напрыгнешь на меня, затем навяжешь мне свою злобную волю, а я буду вопить как резаная, но очень тихо, чтобы не разбудить нашего славного домохозяина.

— Чур не царапаться.

— Очень нежно.

Значительно позже я украдкой выполз на кухню сделать себе бутерброд с вареньем. Там сидел Джок — мрачно жевал тушеную фасоль. В нем просматривались все признаки слуги, продувшегося в домино. Он со мною не заговорил. Я же, со своей стороны, пребывал в задумчивости.

У нас с Иоанной нет общей спальни, тем паче — кровати. Спать в одной постели с представителем противоположного пола — обычай варварский, негигиеничный, неэстетичный и в наши благословенные дни электрических одеял довольно-таки никчемный. Кроме того, бодрствование в оной передается партнеру и, что хуже всего, приводит к чувственному непотребству по утрам, а это ужасно вредно для сердца и вынуждает потреблять чересчур обильные завтраки. Когда я найду себе женщину, с коей мне захочется провести всю ночь — включая то есть и сон — в одной постели, я буду знать, что влюблен. Или же сенилен. К тому времени, вероятно, — и то и другое.

Стало быть, я находился у себя в гардеробной, когда Джок во вторник после Пасхи меня пробудил. Его «доброе утро» не звучало неприветливее обычного: в нем, быть может, мне почудилась надежда на то, что он объявил перемирие. Тем не менее, утренний чай я испробовал с опаской, ибо острейшее оружие в Джоковом арсенале — готовить чай на воде, не вполне вскипевшей; страшная месть, но, опять-таки, Джок любит насилие, отчего и состоит у меня в найме.