Роковая награда - Игорь Пресняков

– Знакомьтесь, Андрей Николаевич.

Отступив на шаг, старший мастер поинтересовался:

– Какие будут распоряжения?

– О распоряжениях – позже, – пожал плечами Рябинин, – а пока проведем собрание.

Сергунов кивнул и вышел.

Вернулся он минут через десять в сопровождении строгого толстячка и интеллигентного вида парня. Первый представился мастером Рогозиным, а второй – табельщиком Воронковым. Андрей поприветствовал их и обратился к папкам.

* * *

К обеденному часу Рябинин просмотрел горы документов и, откинувшись на спинку стула, размышлял.

Он узнал о том, что выпускал цех; размеры зарплаты и штрафов; изучил сведения о поощрениях и информацию о работниках. Личный состав его не порадовал – в основной массе коллектив состоял из неквалифицированных рабочих – демобилизованных из армии крестьян, молодежи, людей, работавших ранее по другим специальностям. Старых рабочих – только двое, поэтому высокий показатель брака был неудивителен. Андрей полистал «личные дела»: два коммуниста, десять комсомольцев, остальные – «сочувствующие большевикам».

Послышался удар рынды – шабаш, Сергунов объявил обеденный перерыв. Остановились станки, и наступила тишина.

Рябинин поднялся и вышел в цех. Рабочие рассаживались по верстакам, перебрасывались фразами, шутили. У конторки – Сергунов, Рогозин и Воронков. Андрей встал рядом и оглядел собрание. Сергунов поднял руку, и голоса смолкли:

– Граждане! Пошабашили мы сегодня пораньше для того, чтобы познакомиться с новым начальником нашего цеха, товарищем Рябининым Андреем Николаевичем.

Старший мастер поклонился и отошел в сторону. Десятки глаз придирчиво разглядывали Андрея. Он собрался с духом и заговорил:

– Здравствуйте, товарищи! Это собрание я решил провести не только ради знакомства, но и чтобы предложить вам некоторые меры, которые улучшат работу цеха. Я – человек военный, однако не раз вместе с бойцами бывал на хозяйственных работах. Там, как и при выполнении боевых задач, мы трудились, разделенные на боевые единицы – взводы, роты и полки. Я хотел бы ввести похожую практику и в нашем цехе. Разделим оба участка на бригады, во главе поставим бригадиров из опытных рабочих.

Люди загудели. С ближайшего верстака раздался голос:

– Моя фамилия Ковальчук. Есть вопрос, гражданин Рябинин! Согласовано ли ваше решение с завкомом? И вообще, ваше назначение завком утвердил?

Собрание успокоилось в ожидании ответа. Андрей быстренько вспомнил слова Трофимова о завкоме и без запинки ответил:

– Я рекомендован губисполкомом и назначен директором. О завкоме ничего не знаю, привык подчиняться приказам свыше.

Пара рабочих, стоящих рядом с Ковальчуком, неодобрительно закачала головами. Молодежь, угнездившаяся позади, издала радостные крики.

– И все же я, как член завкома, прошу вас после работы зайти в комитет, – заметил Ковальчук.

– Непременно, – поклонился Рябинин.

По проходу, широко ступая, двигался паренек в застиранной робе. Вид он имел нахальный и решительный. Подойдя к конторке, парень кивком поприветствовал Андрея и громко обратился к собравшимся:

– Я Лабутный, прошу любить и жаловать, как говорится. Хочу сказать о предложении начальника. Нам, комсомольцам, отрадно слышать, что новое руководство не желает идти на поводу у стариков-реакционеров из завкома. Хорошо! Плохо другое – объединение под руководством этих же стариков! Это, я вам скажу, – соглашательство. Старые рабочие: Ковальчук, Лошаков и их приспешники – и без того зажимают молодых, а уж дай им власть в бригаде – затюкают до смерти. Предлагаю: в бригады послать по уполномоченному комсомольцу для, так сказать, политического руководства. Вот так!

В завершение своих слов Лабутный махнул кулаком и прошел на место.

Поднялся шум, там и сям слышались беспорядочные выкрики.

– Тихо, товарищи! – громко скомандовал Рябинин. – Отвечу. Не будем искажать суть вопроса. Нам комиссары из комсомола не нужны. Убежден, политикой заниматься надобно вне работы. Старые рабочие – мастера своего дела, им и руководить бригадами. Молодые пусть учатся, а чтобы вас не зажимали, товарищ Лабутный, трудитесь наравне со стариками. И еще. Мой приказ: в рабочее время никаких комсомольских, профсоюзных и иных дел. Исключение – распоряжение директора, не меньше! Я сам комсомолец, но пора митингов прошла. Остальные вопросы – по окончании рабочего дня, в моем кабинете. Благодарю за внимание.

Андрей направился к своей зеленой двери. Сергунов шел следом. Они вошли в кабинет, мастер затворил дверь и уселся напротив начальника:

– Уф! Задали вы им работенку, Андрей Николаевич! Весь обед будут шебуршить. А решение правильное. И, смею сказать, неординарное для комсомольца…

– Готовьте приказ, – прервал его Рябинин, – комсу разделите равномерно по всем бригадам, ершистых разведите в разные стороны. Кто самый опытный в заготовительном?

– Дегтярев.

– Дегтярева – бригадиром, Лабутного – к нему… Что с обедом, Николай Серафимович?

– Обед, Андрей Николаевич, носят с кухни по цехам. Вам занесут, я распоряжусь.

– Спасибо, можете идти.

* * *

После обеда зазвонил телефон. Трубка отозвалась голосом Свищова. Он оповестил Рябинина о выделении комнаты и об экипаже, который будет ждать его в семнадцать ноль-ноль для переселения.

Затем позвонил Трофимов и со смехом рассказал, как быстро распространяются по заводу слухи, похвалил смелое начинание. Суп с отрубями и пшенная каша камнем лежали в желудке – Андрей с трудом отвечал директору.

Явился Сергунов с нарядами, терпеливо объяснил, что к чему, указывая, где подписать. Рябинин вдумчиво читал и подписывал бумажки.

Зашел Ковальчук – сообщил о заседании завкома, назначенном на шестнадцать ноль-ноль. Андрей записал информацию в голубом служебном блокноте.

К концу рабочего дня явился неизвестный молодой человек, оповестил о заседании ячейки комсомола, назначенном на шесть вечера. И это пометил Рябинин в голубом блокноте.

Удар рынды в три часа пополудни означал конец рабочего дня. Андрей облегченно вздохнул, подождал четверть часа и вышел в цех.

Он прошелся меж верстаков, зашел в заготовительный, осмотрел еще теплые машины и горы напиленных досок. Затем заглянул в раздевалку, присел за стол, на котором в беспорядке были разбросаны костяшки домино.

Это и есть его рабочее место, плацдарм для новой жизни. Андрею стало немного грустно. Что он знал об этой жизни? Неизвестно.

Рябинин тяжело вздохнул: вспомнил о матери и об отце, о милом, существующем для него только в грезах, Петербурге и своей жизни последних восьми лет. Многое повидал он за эти годы. А сказать проще – кровь, надежды и разочарования. И вот теперь снова надежда. И страх разочарования. А еще тот Большой страх, вечный, загнанный в глубину души, недремлющий. Бдительный страх.