Боги и люди - Эдвард Радзинский

– Так было, брат, – ответил старик

– Меня следует называть Великий цезарь, – сказал Нерон, легонько ударив его бичом. – А как зовут тебя?..

– Диоген, – ответил старик.

– Перестань паясничать! Как зовут тебя?! – закричал Нерон, избивая старика бичом.

– Я боюсь, ты убьешь его, Цезарь. И все оттого, что плохо освоил мои уроки. Ты забыл, что было много Диогенов. Тот, который первым поселился в этой бочке, видимо, именовался Диоген Синопский. Во всяком случае, я вижу буквы на бочке. Те, кто наносил позолоту на бочку, пощадили эту старую надпись: «Превыше всего – ни в чем и ни в ком не нуждаться». Я когда-то рассказывал тебе, – продолжал Сенека спокойным, ровным голосом учителя, – у Диогена Синопского не было ничего, кроме плаща, палки и мешочка для хлеба.

– Ты сказал! – улыбнулся старик. – Но сначала он имел еще и кружку, брат. Пока однажды не увидел мальчика, который черпал ладонью воду из родника. И Диоген воскликнул: «Сколько лет я носил с собой эту лишнюю тяжесть!» Вот тогда-то он и выбросил свою кружку.

– Ну а потом был Диоген Аполлонийский, выходец с Крита, Диоген Вавилонский, Диоген с Родоса… Так что и он вполне может зваться этим же именем, – закончил Сенека.

– Какой же ты по счету Диоген, старик? Какое у тебя прозвище? – усмехнулся Нерон.

– Я с радостью тебе отвечу, брат.

Ударом бича Нерон прервал старика.

– Великий цезарь, – поправился старик, застонав от боли. – Все Диогены подновляли эту надпись на бочке. Я «Диоген первый, отказавшийся сделать это». Потому что нуждаюсь во всем. И еще меня называют «Диоген, никогда не покидавший своей бочки».

– И почему тебя тянет в это уютное гнездышко?

– Я не могу передвигаться, брат.

И снова последовал удар бича, и снова старик поправился:

– Великий цезарь. У меня перебиты суставы, я могу только ползать.

– Почему ты упорно зовешь меня братом?

– Потому что все люди – братья. Оттого они все нуждаются друг в друге.

– Так вот: я, твой брат, Великий цезарь, открою тебе, как ты будешь именоваться отныне «Диоген последний». Потому что в этой бочке никого и никогда больше не будет.

– Так не может быть, – улыбнулся старик

– Ее сожгут сегодня на рассвете. Ну а пока, Диоген последний, пока ты еще в бочке, смотри в оба! Сейчас ты увидишь великую комедию. Твой брат цезарь примет в ней участие и твой брат Сенека тоже. Согласись, не каждый день увидишь подобных актеров. Ну как, учитель, ты согласен на такого судью? – обратился Нерон к Сенеке.

– Как повелит цезарь.

– Тогда начинай. Читай свои письма. Ты прости, я осмелился убрать из них кое-какие длинноты. Ты пишешь красиво, но старомодно. А мы живем в торопливый век. Но, конечно, ты волен все восстановить в своем чтении. Ведь это ты играешь Сенеку!

Сенека задумался. А потом медленно раскрыл свиток и бесстрастно, будто читая чужое, начал:

– «Ты спрашиваешь, Луцилий, как я сделался воспитателем цезаря? Начну по порядку. Цезарь Нерон родился в Акции в восемнадцатый день до январских календ».

С диким воплем Нерон упал на арену к ногам Венеры. Голова его торчала между ног Венеры. Сенека в изумлении следил за ним.

– Чего уставился? – засмеялся Нерон. – Это моя роль! Я рождаюсь! Девять месяцев в утробе матери я жил ее похотливыми гнусными мыслями. И вот – воля! Я есть!

Сенека бесстрастно продолжал:

– «Когда Нерон родился, его отец, прославившийся гнуснейшими злодеяниями, воскликнул: «От меня с Агриппиной ничего не может родиться, кроме злополучия!.».

Нерон усмехнулся.

– «Отец Нерона скончался от водянки, оставив малолетнего сына и жену Агриппину. Агриппина, которая была в ту пору в возрасте цветущей женщины, позволяла старому цезарю Клавдию пользоваться ее ласками», – читал Сенека.

…Как видение, мелькнуло перед ним прекрасное женское лицо – и рядом одутловатое бабье лицо старика.

– «Когда же она сумела вступить в права законной супруги, то заставила старого цезаря усыновить Нерона и объявить его своим наследником. На одиннадцатом году жизни Нерона мне предложили стать его воспитателем. И я согласился».

…Тихий кроткий мальчик целует руку Сенеки.

– Ты много написал о моем роде, – усмехнулся Нерон. – За одну десятую Тигеллин сажает на кол. Зачем же ты сделался моим воспитателем, если от отца с матерью ничего не могло родиться, кроме злополучия?

– Я надеялся, Цезарь.

– Ты надеялся! Что плод волчьей любви можно превратить в домашнего пса? – засмеялся Нерон.

– Ты прав, Цезарь, это следует уточнить, – бесстрастно сказал Сенека. – Я думал тогда о Риме, о будущем государства. Я возмечтал воспитать юношу, уважающего сенат и наши древние законы! Который покончит навсегда со страшными временами прошлых деспотов – цезарей Тиберия, Калигулы и Клавдия. Душа моя жаждала уединения, но я отдал ее во власть суеты ради будущего Рима.

– Благородно!.. Но мы все это проверим, не так ли? Продолжай, учитель.

– «Однажды мать Нерона, Агриппина, – читал Сенека, – попросила меня привести к ней прорицателей-халдеев. Я привел. На ее вопрос о судьбе сына один из прорицателей ответил».

…Старик с лицом Зевса с греческой скульптуры стоял в покоях императрицы.

– Он будет царствовать, но он убьет свою мать, – сказал старик.

– Пусть убивает, лишь бы царствовал, – шептала в ответ прекрасная женщина…

– «И вскоре, подстрекаемая неистовой жаждой власти, Агриппина отравила старого цезаря Клавдия, чтобы возвести на престол сына», – невозмутимо читал Сенека.

И с воплем Нерон опять упал на арену. Он в судорогах катался по опилкам. В ужасе глядел на него Сенека. И, как собаки подхватывают лай, этот вопль тотчас подхватили люди из подземелья. Неистовые крики раздавались из-под земли.

– Слышишь! Они кричат! Они уже поняли: мама убила Клавдия. Они убьют ее! И меня! Я боюсь! Я боюсь! – вопил Нерон. – Что ты уставился? – спросил он Сенеку, поднимаясь как ни в чем не бывало с арены. – Будто забыл, как я вопил тогда в страхе? И что ты мне ответил? Это не записано в твоих мудрых письмах. Но нам с тобой все нужно знать – для точной оплаты твоих трудов. Что ты сказал тогда?

– «Не бойся, Цезарь, они кричат то, что всегда кричит римская толпа после смерти своих цезарей: “Цезарь Клавдий умер! Да здравствует цезарь Нерон!”»

– Но ты еще кое-что прибавил. Я жду!

– «И запомни, – невозмутимо продолжал Сенека, – никто не убивал цезаря Клавдия. Это дурные слухи, которые всегда возникают после смерти властителей. Твой отчим отравился грибами – и все!.». Я сказал это, потому что ты, мальчик, не мог тогда понять всех отвратительных сложностей жизни. Тебя надо было успокоить. Ты успокоился, вышел к гвардейцам и произнес речь.