Испанская война и тайна тамплиеров - Олег Соколов

– За Второй драгунский и за Императора!

– Да здравствует Император! – не очень стройно ответили драгуны.

Крессэ, чуть пригубив вина, поблагодарил солдат и напомнил им, что они должны соблюдать безупречную дисциплину в городе, где их так тепло встречает население, и что не позднее полуночи всем следует вернуться на свои места в казарме. Лейтенант Верн это проверит.

Когда настало время ужина, Монтегю намекнул Анри, что теперь нужно зайти в какое-нибудь заведение поосновательнее. Он знал замечательную таверну на площади дель Карбон. Анри со своей стороны ничего не мог предложить, поэтому кивнул, и через несколько минут друзья вошли в очередную таверну, на этот раз не такую прокуренную и шумную, как предыдущая. Здесь прислуга даже была одета в какое-то подобие французской одежды, а кухня, как уверял Монтегю, отличалась просто настоящими изысками. Именно поэтому молодые офицеры заказали для начала «чилиндрон» – ягненка, зажаренного целиком, потом бараньи почки в хересе, потом перепелов с виноградом. Нечего и говорить, что вино было выбрано самое лучшее, бутылка Кампо де Борхо, потом парочка бутылок Сомонтано для лучшего переваривания…

Беседа, которую офицеры начали при встрече, не прекращалась и была самой что ни на есть содержательной. Они рассказали друг другу почти всю свою недолгую жизнь. Монтегю оказался почти одногодкой с Анри – ему было двадцать семь лет, а Анри стукнуло двадцать восемь. Оба происходили из знатных, но обедневших дворянских семей, только Монтегю был родом из Нормандии, а де Крессэ – из Бургундии. Оба с детства только и мечтали, что о войне и о славе, но отцы обоих не особенно желали, чтобы сыновья служили новому порядку. Но у Монтегю не было поместья, семья жила в эмиграции. В 1802 году он и его отец вернулись домой после того, как Бонапарт подписал закон об амнистии эмигрантов. Тогда же в девятнадцать лет Монтегю вступил добровольцем в гусары, скоро стал офицером, а 1807 году, когда он был уже лейтенантом, его взял к себе адъютантом генерал Сюше.

Анри рассказал, как отец чуть ли не цепями буквально приковал его к родовому замку, запрещая даже думать о том, чтобы служить «синим». Но, после того как пришло известие о победе Наполеона при Аустерлице, отец воскликнул: «Господи, какое несчастье, что этот великий человек не из рода Бурбонов! Я бы сам в свои шестьдесят лет бросил бы все и пошел ему служить!»

Судьба Анри была решена, и он так же, как и Монтегю, тотчас записался добровольцем, но в драгуны. Анри оказался в полку, когда ему было уже двадцать четыре года. Он был очень начитан, великолепно знал военную историю, прекрасно фехтовал, отлично стрелял из пистолета и был слит с конем, как если бы он был кентавром… Кроме того, у отца были кое-какие знакомства, и неудивительно, что де Крессэ через три месяца был уже офицером. Он прошел прусскую кампанию 1806 года, дрался под Эйлау и Фридландом, побывал на австрийской войне 1809 года и получил там звание капитана. А в начале 1810 года его с маршевой ротой послали в Испанию, куда еще раньше была отправлена большая часть полка. Так он оказался в Сарагосе.

Веселая пирушка продолжилась за полночь, так что, когда де Крессэ проснулся в своей комнате наутро, голова слегка гудела, а туго набитый кошелек полегчал, как выяснилось, на двадцать франков. Тем не менее Анри прекрасно помнил, что должен сделать. Он быстро собрался, а слуга Жак, получивший, наконец, жалованье за два месяца, подал ему повседневный мундир без лацканов и видавшую виды двуугольную шляпу.

В понедельник улицы Сарагосы были почти совсем пусты. Редко попадались прохожие, и те, что встречались на пути, куда-то деловито спешили. Спешил и Анри: было уже почти десять утра, а он очень хотел успеть до сиесты. Понятно было, что в обед и после него в Испании нигде, ни за что, ни до кого не достучаться.

Ровно в десять молодой капитан подошел к старинному зданию университета. Впрочем, никаких студентов с начала войны тут уже не было. В самых последних боях 1809 года, буквально за пару дней до капитуляции, осада дошла и до стен университета. Фасад, который выходил на широкую улицу Коссо, обстреливался из тяжелой пушки, а восемнадцатого февраля в три часа дня раздались два оглушительных взрыва. В подземные минные галереи заложили по полторы тысячи фунтов пороха в каждую. Рвануло так, что не выдержала и старинная кладка шестнадцатого века. В две огромные бреши, образовавшиеся в результате взрывов, бросились гренадеры Четырнадцатого линейного полка и элитные роты Вислинского легиона. Испанские солдаты, защищавшие университет, дрались отчаянно, но порыв французов и поляков был таков, что здание было взято в течение нескольких минут.

Взятие университета, сильного опорного пункта на левом фланге испанской обороны, стало последней каплей, переполнившей чашу: генерал Палафокс, командующий обороной Сарагосы, решил прекратить сопротивление и подписал капитуляцию.

Анри постучал в массивную дверь, выходившую на площадь перед церковью Святой Магдалины, рядом со старинной аркой. Со стороны церкви боев не было, и казалось, здание университета не изменилось со временен Филиппа II.

За дверью не было слышно никакого движения, и тогда Анри взял огромную колотушку, висевшую на входе, и стал колотить так, что гул от ударов походил на пушечную канонаду. Наконец послышались шаги, раздался звук отодвигаемого металлического засова, и сквозь приоткрытую щелку высунулась небритая физиономия привратника.

– Что нужно? – грубо спросил он на испанском языке.

Анри понял, что здесь куртуазностью и изысканными манерами мало чего добьешься. Он вытащил из кармана бумагу, подписанную генералом, и, почти ткнув ею в нос привратника, громко произнес по-испански настолько четко, насколько мог:

– Приказ генерала Сюше! Срочно проводить меня к ректору университета… Открывай, иначе сюда вместе со мной придут солдаты!

Привратник нехотя отворил скрипучую дверь и, что-то недовольно бормоча, гремя ключами и шлепая по старым плитам подобием сандалий, повел де Крессэ по коридору в открытый дворик-патио.

К удивлению Анри, тут разрушений тоже почти не наблюдалось. Штурм был молниеносным, а последствия беспорядка давно убрали. На стенах осталось лишь несколько следов пуль; только они и напоминали о том, что произошло здесь чуть более года назад.

Поднявшись по лестнице за привратником, Анри оказался перед очередной тяжелой дверью. Испанец постучался в нее и, услышав из глубины какой-то непонятный для Крессэ ответ, толкнул дверь.

Первое, что бросилось в глаза Анри, – это огромный массивный стол темного дерева. За ним сидел небольшой человек в очках, наливая себе в чашку кофе, аромат которого, кажется, пронизывал все помещение. Дон Эухенио Гусман, ректор Сарагосского университета, поправил очки и, привстав, недоуменно взглянул на вошедших. Привратник что-то пробормотал так быстро, что Анри ничего не смог понять. Молодой офицер неплохо говорил по-испански, он научился этому языку еще во время своего трехлетнего «заточения» в отцовском замке, однако, когда говорили быстро, разобрать ничего не мог.