Потревоженный демон - Инна Бачинская

Ирочка была гражданской женой капитана Астахова, легкомысленной моделькой в ателье культового местного кутюрье, мэтра Рощенко, или, для своих, Рощика. Не то чтобы моделькой, а скорее костюмершей, швеей, курьером, в общем, по обстоятельствам. И швец, и жнец, и на дуде игрец — это про Ирочку. Но и на подиум ее время от времени выпускали, если повезет, было и такое. Однажды, когда Зара, демонстрантка молодежной линии, подвернула ногу, Ирочка поучаствовала в трех показах. Это был триумф! Сам мэтр Рощик похвалил, сказал: «Ирка, ты класс, прямо кризис-менеджер, тебе бы росточку с полметра добавить! А так нормалек, молодчага, выручила старика!» О старике — понты и кокетство: Рощику чуть за сорок.

Легкомысленная Ирочка хороша тем, что с ней легко. Коля воспитывал и зудел, водилось за ним такое качество — воспитывать и зудеть, она же пропускала его наставления мимо ушей. С точки зрения психологов, классическая пара: «взрослый — ребенок», то есть самая устойчивая конструкция для выстраивания семейных отношений. Может, потому они и не разбегались все эти годы. Пригоревшие котлеты, разбросанная по квартире одежда, неглаженые Колины рубашки, потерянные квитанции, ключи и документы — все это было замечательной дымовой завесой и релаксацией: Коля переключался на быт и выбрасывал из головы профессиональные проблемы.

— Федя! — встрепенулся Савелий и замахал руками.

Они наблюдали, как Федор подошел к стоящему за барной стойкой Митричу и обменялся с ним рукопожатием.

— Опоздание на тридцать минут, — заметил капитан.

— Но ведь пришел! — возразил Савелий.

— Коля, Савелий! Рад, рад! — Федор уселся на свободный стул. — Ну, жарища! Даже вечером чувствуется. А чего смурные? Савелий, как назвал сына?

— Уже? И ты молчал? — Капитан уставился на друга.

— Да нет, врачи говорят, еще две недели. Герман… назвали. Это Зося выбрала.

— Герман? Герман Савельевич… красиво. — Коля скривился. — Мне еще Леопольд нравится, как тот кот. Леопольд Савельевич!

— Зосе нравится Герман.

— На вкус и на цвет, как говорят… Герман — тоже красиво, — подытожил Федор. — Ты хоть задумываешься о том, капитан, что Савелий у нас самый продвинутый, двое ребятишек? А ты чего зеваешь?

— А ты? А вообще, имя парням должен придумывать отец, а дочкам — мать.

— Или наоборот, — заметил Федор.

Коля задумался, потом кивнул:

— Или наоборот. Что пьем?

К ним уже поспешал Митрич с графинчиком коньяка и блюдом фирменных бутербродов — с копченой рыбкой и маринованным огурчиком.

— За Германа! — сказал Федор. — За продолжателя рода!

— Аминь! — не удержался Коля.

— Что, уже? — обрадовался Митрич. — Что же вы молчите, ребята?

— Ждем, Митрич. Еще две недели, — ответил Федор.

Савелий покраснел от удовольствия. Отпил из рюмки, захлебнулся, закашлялся. Капитан открыл рот, чтобы сказать гадость, что-нибудь про перевод благородного продукта, но только вздохнул.

— Слушай, капитан, что там за история с убийством? — спросил Федор. — В городе всякое говорят — то ли было, то ли не было. На троллейбусной остановке.

— Убийство? У нас в городе? — охнул Савелий. — Какое убийство? Я ничего не слышал!

— А Зося? — иронически спросил капитан. — Тоже не слышала? Весь город на ушах!

Савелий пожал плечами.

— Не говорила… кажется. Ей сейчас не до этого.

— Ты, Савелий, живешь в параллельной реальности, — попенял другу капитан. — Ты вообще ни хрена не знаешь за своими бабскими книжками. Убийство было. Нашла труп бродячая собака в половине шестого утра, стала выть. На остановке второго троллейбуса, там еще старый каштан рядом и газетный киоск. Центр города, возле площади. Подошла уборщица, думала, спит, потрогала за плечо. Он и повалился. Просидел там всю ночь. Лисица говорит, смерть наступила между часом и двумя ночи.

Лисица был судмедэксперт, известный своим жизнерадостным характером и неизменно прекрасным настроением. Что доказывает: профессия не накладывает отпечаток на человека, а наоборот, никакая, даже самая неприятная профессия не ломает записного оптимиста.

— Уже известно, кто такой?

— Известно. Документы и деньги, все при нем. Убийца ничего не тронул. Мобильник, правда, раздавлен вдребезги — на него наступили.

— Нарочно? — уточнил Савелий.

— Не знаю. Может, нарочно, может, случайно.

— Как его убили? Ножом? — спросил Федор.

— Убили его кулаком, примерно между часом и двумя ночи. Лисица написал целый трактат, а если в двух словах, то его ударили кулаком в сердце, в итоге перелом ребра и разрыв аорты… как-то так.

— Кулаком? Его убили кулаком? — поразился Савелий. — Никогда не слышал, чтобы так убивали. Как нужно было ударить, чтобы убить?

— Убивают по-всякому, Савелий.

— Он умер сразу? — спросил Федор.

— Через две-три секунды после удара.

— Что уже известно?

— Работник мэрии, зовут Малко Владимир Павлович, незначительный пост, мелкая сошка, тридцать семь лет, разведен, нормальный человек, непьющий; кажется, была подруга.

— Месть? — спросил Савелий.

— Почему? — уставился на него капитан.

— Если не было ограбления, значит, месть.

— Правда? — изумился капитан. — Ну, раз ты так считаешь, может, и месть. У ребят из мэрии врагов много.

— Странный способ убийства, — заметил Федор. — Такой удар практикуется в восточных единоборствах.

— Был бы убийца такой выдающийся мастер, знал бы, что удар по горлу надежнее, а тут — никакой гарантии.

— Следовательно, был уверен. У каждого убийцы есть свой отработанный удар.

Савелий поежился и спросил:

— Может, у него было больное сердце? У жертвы? И его ударили случайно, в драке…

— Его ударили не случайно, — ответил Коля. — Его ударили для того, чтобы убить. Убили, а потом посадили на скамейку. Не отвезли в лес, не попытались спрятать, а посадили на видном месте между часом и двумя ночи. Причем возню могли заметить свидетели, в час ночи в центре есть люди; также могли запомнить машину. Но никто ничего не видел. Во всяком случае, свидетелей мы не выявили.

— Не понял, ну и что? — спросил озадаченный Савелий.

— А то, Савелий, что убийца не боялся, понимаешь? Он деловито и спокойно сделал свое дело.

— И что?

Коля не ответил, только дернул плечом.

— Понимаешь, Савелий, необычный способ убийства и то, что убийца не спешил, говорит о… О чем, Савелий, это говорит? — вмешался Федор.

— О том, что он профессионал? — догадался Савелий.