Неусыпное око - Джеймс Алан Гарднер

Зиллиф не открывала мне секрет. Его я узнала гораздо позже. Зиллиф просто открыла мне девиз «Ока»: «Ва супех и раби ганош» («Живи в реальном мире и обличай ложь»).

Можете ли вы себе представить, какая сладкая дрожь пробежала по моему телу! В свои пятнадцать я была идеалисткой до мозга костей, не важно, насколько пресыщенной я себя мнила, и мое сердце бешено металось — от напряжения из-за чрезмерного множества смертей к необходимости считать наше существование чем-то большим, чем будущая пища для червей…

Живи в реальном мире. Обличай ложь.

И сама тэр Зиллиф. Леди Зиллиф, моя леди Зиллиф. Ее сияющее присутствие: тихое, но захватывающее, как будто было второе существо, потрескивающее от электрических искр под кожей ее умирающего тела. Словно она была воплощением всего, что истинно означало настоящую жизнь, а все остальные — лишь пустыми жалкими марионетками, слишком затянутыми в деловитую круговерть, чтобы осознать собственную пустоту.

Женщина, которая никогда не сможет летать. Как учитель дзэн… или монах Шаолиня, или суфий, или святой, все эти карикатуры на мудрость, появляющиеся — в худших традициях жанра, — чтобы выплеснуть нелепицу дешевых предсказаний и повести героя к озарению, бичующему злодеев. Кроме того что Зиллиф и в самом деле пребывала там. Там, куда попадаешь, когда перестаешь быть повсюду, и ты просто есть, миг за мигом, шестьдесят секунд в минуту.

Понимаете? Все так банально звучит, когда я пытаюсь это описать. Самые глубокие откровения заслужат лишь беззаботное «да-да, как же», пока они не ранили тебя до крови.

К тому же я была влюблена. До безумия переполнена обычным для девчонок-подростков поклонением своему герою. Так что к черту предположения о более высоком уровне разума Зиллиф, считайте это только моей безрассудной страстью ко всему, что мне дорого. Эта женщина сразила меня наповал — пусть так оно и останется. И давайте вернемся к «Оку», потому что этот предмет обсуждения не столь туманен.

Итак, «Неусыпное око»: уважаемо-благородно-честное сообщество хорошо обученных проверяющих Возраст, пол, биологический вид не имеют значения, нужно было только продержаться семь лет обучения и перенести завершающий мушор — посвящение отказ от прошлой жизни суровое испытание, которым знаменовался переход от ученика к полномочному проктору. Но тогда я не знала про мушор; мне была известна только общедоступная информация об «Оке». Громкие дела, такие как разоблачение министра рыбоохраны, бравшего взятки, или эта полная неразбериха насчет незаконных махинаций в федеральном департаменте юстиции. Более мелкие дела, такие как заставить дорожно-транспортные службы засыпать огромную рытвину на Гамбо-стрит или тихо, но настойчиво предложить такому-то учителю младших классов научиться, в конце концов, любить детишек.

Ну и конечно, у «Неусыпного ока» был свой хлеб насущный: проверка предлагаемых правительством законопроектов. По правде говоря, я невнимательно слушала критические замечания прокторов в эфире — любые рассуждения о политике или экономике представлялись мне крайне замысловатыми — но и пятнадцатилетнему подростку было ясно, что они занимались важными делами. «Вот те, кому навредит этот закон. А вот эти, которых он обогатит. Вот сопряженный с ним риск. Вот что изменится после его вступления в силу». Снова, и снова, и снова «Неусыпное око» поднимало те вопросы, о которых ни один политик, общественное новостное агентство или инициативная группа даже не упомянули бы.

— И что же тут особенного? — спросите вы. — Наблюдательные группы — это мечта многих.

В точку. Но у «Ока» был поразительно длинный список достижений — превращение неверного в правильное. Их предвидение. Знание обстоятельств. Истинные убежденность и мотивация. В отличие от всех остальных наблюдательных групп они не звонили попусту во все колокола просто для привлечения внимания. Никому не под силу было сосчитать, сколько законотворческих провалов предотвратило «Неусыпное око». Потому что на Дэмоте фиаско в законотворчестве почти не случались. Законодатели проявляли осторожность, ведь через их плечо в бумаги заглядывала первоклассно вышколенная команда прокторов. И если статьи бюджета не вполне имели смысл, чиновники быстро соглашались их перечитать и привести к соответствию, если им на это указывало «Око». Если мягко высказанные предложения не срабатывали, прокторам было позволено широко публиковать добытые сведения в любой выбранный ими момент — доверие к этим отчетам было безграничным, ни один журналист или группа лоббистов не вызывали такового с начала мира.

Если же дела шли хуже некуда, у «Ока» было еще одно смертельное для лизоблюдов всех мастей полномочие, гарантированное древней конституцией Дэмота: аттестационное испытание голосующих. До того как законодатели проголосуют за законопроект, прокторы выбирали тех, кто должен был выдержать своеобразный экзамен, призванный определить, действительно ли политики понимают значение будущего закона. Не сдавшие его могли, скрежеща зубами, испить чашу унижения, в то время как прошедшие испытание принимали обоснованные решения. Это не полностью устраняло вероятность неразумных решений — да и что могло бы? — но хотя бы означало, что люди знают, за что собираются голосовать.

— Всегда, всегда, всегда, — говорила мне Зиллиф, — внимание проктора сосредоточено на рассматриваемом законе. Намерение нас не интересует, только факт. Политическая стезя вымощена благими намерениями, и идут по ней благожелательные люди, стремящиеся поступать правильно. Но «Неусыпное око» спрашивает: принесет ли законопроект ту пользу, которую обещают его инициаторы? Будет ли он работоспособен? Что еще из него последует, какие побочные явления, какие ловушки? Кому на самом деле достанутся льготы, привилегии, деньги? «Око» анализирует последствия того, что на самом деле представлено к рассмотрению, и рассказывает обо всем миру. Тогда уже людям решать, то ли это, что им нужно.

Я впитывала объяснения Зиллиф о том, как прокторы приучались контролировать свою собственную необъективность в политике — не устранять ее (что невозможно), но выволакивать ее на поверхность, тащить за уши, а далее выступать «адвокатом дьявола» сначала одного убеждения, потом другого, затем третьего — так восхищенный ценитель обходит скульптуру, пытаясь увидеть ее со всех сторон. Прокторы также получали широкое научное образование: чтобы не погрязнуть в самонадеянном невежестве, они обучались истории, социологии, психологии, ксенологии,[5]бухучету, динамике денежных средств и, конечно, точным наукам.

В эти дисциплины было тесно вплетено физическое совершенствование — организм, живущий одним только мозгом, обречен на инертную глупость в своей же области, усложняя простейшее в попытках поразить самого себя умственной мощью. Здоровые, ясно и трезво мыслящие люди знают, как выбраться из плена мозга и снова вселиться в свое тело. Поэтому члены «Неусыпного ока» обучались таким дисциплинам улумов, которые мы, люди, назвали бы йогой, цигун, медитацией, боевыми искусствами: гибкость тела сделает гибкой душу.

Боже, боже мой… слушая Зиллиф, я хотела гибкую душу. Я просто хотела душу, и точка. И во имя всех святых и Владычицы нашей Богоматери я хотела сделаться лучезарной. Яркой, словно священный огонь. Драгоценной. Значительной для значительных событий. Поразительной — до обморока и до дрожи, — полной смысла. Я хотела стать первооткрывателем панацеи от чумы; найти в развалинах иноземных дворцов сокровища, от которых напрочь захватывает дух; ослепить вселенную своей красотой, умом, талантами и мудростью; быть незабываемой, шикарной, умелой, сексапильной, счастливой и живой...