Милое коварство - Светлана Лубенец

– Анечка, милая… Ну… не надо так плакать… Не отталкивай меня… Все равно уж… Какая теперь разница… Если ты… Если я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь, то все равно ведь, что будет думать наша директриса… и вообще… все остальные…

В этот момент «милой Анечке» казалось, что теперь действительно ничего не имеет значения. Ее жизнь все равно кончена, а потому почему бы и не поддаться чувствам? И ее губы приоткрылись, тело расслабилось, и она отдалась поцелуям Димы и даже целовала его сама в полном соответствии со своими постыдными мечтаниями.

– Я… я поступлю на заочное отделение, и мы поженимся… – жарко шептал он, продолжая покрывать поцелуями ее лицо, на котором уже давно высохли слезы.

– Тебя заберут в армию, – отвечала она и запускала пальцы в его длинные густые волосы.

– А ты… ты родишь мне ребенка… маленького такого… смешного… и меня не заберут… А если и заберут, то я все равно вернусь к тебе и нашему ребенку…

– С ума сошел, да? – тихо смеялась она и целовала его в шею, до которой только и могла достать, если он не наклонялся.

Слава совратительницы несовершеннолетних бежала по городу впереди Анны Сергеевны. Ее не захотели взять не только ни в одну из детских школ, но отказали даже в двух вечерних школах рабочей молодежи. Она осунулась, побледнела и подумывала о том, не наложить ли своевременно на себя руки, пока о ее подвигах не сообщили по центральному телевидению. Ее приятельница, вместе с которой они на двоих снимали комнату в коммуналке, вдруг неожиданно выскочила замуж и съехала к молодому мужу. Голодная Анна Сергеевна целыми дням просиживала на продавленном диванчике и с ужасом ждала, когда хозяйка комнаты придет к ней за деньгами. Первым пришел Артемов. Он принес пакет еды, сварил ей пельменей и сказал, что все непременно образуется, что он не допустит, чтобы она страдала. Анна Сергеевна даже не стала возражать. Ясно, что ничего не образуется. Что может сделать Дима, ученик средней школы?!

Дима же кормил ее пельменями, тут же ел их сам, острил, смеялся, целовал пельменно-сметанными губами, и Анна Сергеевна, оттаивая, начинала улыбаться и обнимала его сама. Ни он, ни она не заметили, как перелились своими существами в один долгий затягивающий поцелуй. Дима осторожными движениями расстегнул пуговки на ее халате. Анне Сергеевне надо было бы возразить, но она не захотела. Она и так порочна в глазах общественного мнения, так почему бы по-настоящему не испытать того, в чем ее обвиняют? Она сама расстегнула на груди замочек бюстгальтера. Пусть все сегодня будет для Димы. Он говорит, что любит… Она верит ему… Он действительно любит… Да и она… Разве же она не любит…

И Анна Сергеевна, и Дима были одинаково неопытны, но любовь, которую они испытывали друг другу, помогла им все сделать правильно и красиво.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Дима, целуя ее тело, которое только что дрожало от страсти, сливаясь с его собственным.

– Ты же несовершеннолетний, – ответила Анна Сергеевна и вдруг испугалась до колотья в боку. Что она делает?! Он ведь действительно несовершеннолетний!

Она от страха съежилась в комок и потянулась за валяющимся на полу халатом.

– Ты напрасно так испугалась, – рассмеялся Дима. – Мне уже есть восемнадцать. Я пошел в школу с восьми, потому что перед этим долго болел и родители побоялись отдавать меня в школу неокрепшим. Да и вообще! Какая разница, сколько мне лет, если ты меня любишь… Ты ведь любишь?

Разве могла она ему ответить «нет»? Она действительно любила впервые в жизни.

А потом ей все-таки повезло. Ее взял на работу директор одной из школ, несмотря на то что тоже был оповещен о ее «художествах». Юрий Евгеньевич сказал Анне Сергеевне, что берет ее вопреки тому, что о ней слышал, но не из благотворительности и отнюдь не из сочувствия. У него не хватает квалифицированных кадров, а потому он надеется на благоразумие уже умудренного жизненным опытом человека, который не станет второй раз наступать на те же грабли. Анна Сергеевна опять наступила. Она думала, что после того, как вполне совершеннолетний Дима окончил школу и с ходу поступил в институт, она имеет полное право любить его, ни от кого не скрываясь. Мама Димы, Ольга Константиновна Артемова, так не считала. Она явилась к Анне Сергеевне все в ту же комнату, которую девушка теперь снимала одна, и потребовала, чтобы та немедленно отказалась от ее сына. На законный вопрос молодой учительницы: «Почему я должна от него отказываться?» Ольга Константиновна ответила:

– Потому что только дураку Димке не ясно, на что нацелилась приезжая из…

Анна Сергеевна зажмурилась от унижения. Любые провинциальные городки, из которых молодые люди приезжали учиться в столицы, коренные столичные жители часто называли весьма неблагозвучно и непечатно. В устах красивой, дорого одетой женщины это слово прозвучало настолько отвратительно, что Анна Сергеевна с трудом удержалась от возмущения. Хотя чего уж возмущаться, когда…

– Я люблю вашего сына, – тихо сказала она, – и мне ничего от него не надо.

Ольга Константиновна зло расхохоталась:

– Чего ж тогда на малолетку позарилась? Небось никто больше и вслед-то не смотрит!

– Ваш сын тоже любит меня, – еще тише произнесла Анна Сергеевна.

– Любит! – с угрозой в голосе повторила за ней Димина мать. – Еще бы! Когда неопытного юношу впервые укладывает в постель особа, на которой… на которой… клеймо негде ставить, так ему тут же кажется, что он ее очень любит! Ведь была же постель! Была! Ты не посмеешь сказать, что не было!

Анна Сергеевна не могла отрицать того, что было. Но и разговаривать дальше в таком же духе смысла не видела. Она встала со своего продавленного дивана, на котором сидела, и все так же тихо сказала разъяренной женщине:

– Уходите, Ольга Константиновна.

– Я-то уйду! – тут же согласилась Димина мать. – Но если узнаю, что ты по-прежнему спишь с моим сыном, то… – И она громовым голосом произнесла по слогам: – Из-ни-что-жу!!

Этим же вечером Анна Сергеевна рыдала на груди своего юного возлюбленного. Он гладил ее по волосам, целовал в мокрые щеки и опять уверял, что все непременно и в самом же скором времени образуется. Не образовалось. После следующей же ночи, которую Дима Артемов провел вне дома, Ольга Константиновна нанесла целевой визит Юрию Евгеньевичу, директору школы, где трудилась Анна Сергеевна. Ему было доходчиво объяснено, что таких дураков, как Дима, в любой школе навалом, а поскольку родители ни за что не дадут в обиду собственного сына, то можно представить, на кого переключится провинциалка из… Ольга Константиновна опять употребила не очень приличное слово. Юрий Евгеньевич брезгливо сморщился, но тем не менее сразу после ухода темпераментной посетительницы предложил Анне Сергеевне написать заявление об уходе по собственному желанию, несмотря на то что квалифицированных кадров в его школе по-прежнему не хватало.

После очередного увольнения дела Анны Сергеевны, вместо того чтобы образовываться, пошли из рук вон плохо. Во-первых, с Димой, которого в институте с места в карьер загрузили учебой по самое горло, она виделась теперь гораздо реже. Кроме учебы, у него появилась масса других интересных студенческих мероприятий, на которые являться со своей женщиной было так же глупо, как (в соответствии с известной присказкой) ехать в Тулу со своим самоваром. Анна Сергеевна теперь довольно часто проводила выходные и даже престольные праздники одна. А работать она устроилась в Дом детского творчества преподавателем лепки у дошкольников, то есть ваяла вместе с ними многочисленных Колобков из пластилина. Из них по желанию можно было собрать кого угодно, начиная от снеговика и заканчивая человеком, если, конечно, суметь приделать к нижнему из двух слепленных друг с другом кривобоких шариков четыре продолговатые колбаски.