Заклинатель Колдовского мира - Андрэ Нортон

Но я не видел ни следа тела, которое должно было здесь лежать. Только дым и зловоние, а затем мы вырвались на открытый воздух.

Теперь я услышал вой Серых и писк из травы, который, раз услышав, никогда не забудешь. Конечно, там расти. Они накатились на нас волной, и Шапурн и Шил, спотыкаясь, заплясали в ярости; снова и снова ударял хлыст Эфутура, поджигая траву и расчищая нам путь. У выхода на дорогу в Ха-харк мы встретились с Серыми и сразились с ними. Мой меч рубил плоть, ударялся о кости. Шил закричал, когда когти и зубы вцепились в его шкуру. Снова я бросил слова и увидел, как враги расступаются перед огненными стрелами.

Затем послышался звук, и по сравнению с ним весь шум и грохот битвы — ничто. Ибо удар обрушился не только на врагов, но и на нас. Ослабевший, оглушенный, я прижался к спине Шила. Успел краем глаза заметить, как бессильно опустил руки Эфутур, его хлыст повис. Но я увидел также, как отшатнулись Серые, прижимая руки-лапы к ушам, словно от страшной боли поворачивая головы.

Не знаю, сколько продолжалось такое состояние. Но наконец сознание мое очистилось, и я почувствовал, как спотыкается подо мною Шил. Он сделал один шаг, другой; я поднял голову и, как и думал, увидел, что он опять идет за своим вождем Шапурном по дороге в Ха-харк. На спине Шапурна сидел, повесив голову, Эфутур. Он как будто еще не пришел в себя.

Я хотел оглянуться: не преследует ли нас враг. Но как ни пытался, не смог повернуть голову. Дело не в слабости: мои мышцы как будто не повиновались мне. А когда наконец я смог посмотреть назад, ни следа преследователей не было видно. Зловоние, которое сопровождало нас с самого озера, тоже исчезло. Но в воздухе стоял иной густой запах с металлическим оттенком, для которого у меня нет слов.

Когда мы оказались среди руин, Эфутур выпрямился и через плечо посмотрел мне в глаза. Он был очень бледен, но такого напряженного выражения я у него никогда не видел.

— Не делай этого больше! — Слова его прозвучали приказом.

— Не знаю, о чем…

— Ты разбудил древние силы, и тебе ответили. Больше не используй здесь свое колдовство, чужеземец. Я не верил, что ты тоже можешь пробуждать силы…

— Я тоже не верил, — искренне ответил я. — И не знаю, почему это сделал. Я не чародей, а воин.

Я сам не мог поверить в происходившее, хотя был его частью. Мы в Эсткарпе твердо верим, что только мудрые женщины могут контролировать невидимые силы и общаться с ними. Мое поведение совершенно неестественно. Конечно, мой отец обладал некоторыми способностями, и даже волшебницы признавали это. Вместе с нашей матерью леди Джелит он использовал силы не руки и тела, но сознания и воли.

Но что касается меня, то я не хотел иметь с этим ничего общего. Мне хватало ума понять, что эксперименты в таких делах, когда нет нужной подготовки, когда не умеешь принимать предосторожности, отъявленная глупость. Они способны причинить вред не только тем, против кого направлены, но и всем окружающим. Эфутур может быть уверен, что я больше не стану пробовать. Тем не менее, я помнил звук, для описания которого у меня нет слов, и гадал, что это было и откуда пришло.

Наверное, мы оказались надежно защищены ударом, потому что как ни оглядывались и даже возвращались назад, преследователей не обнаружили. Наконец Этуфур убедился, что погони нет, и мы выехали на мощенную плитами дорогу, ведущую из Ха-харка к границам Долины.

Когда мы проезжали мимо резных скал с защитными словами на них, Эфутур время от времени останавливался и делал знаки. Некоторые из них я знал, другие были мне неизвестны. Но я понимал, что он пробуждает защиту Долины, настораживает ее охрану. Наконец мы подъехали к главному камню, самому большому из них, — Этаяну. На камне были глубокие борозды, окрашенные зеленью. Полководец Долины повернулся ко мне и отдал приказ:

— Положи на них свои ладони.

Я испытал легкий гнев, потому что он явно подозревал меня. Ему показалось, что ради блага живущих в Долине меня больше нельзя в нее впускать. Но я подчинился его приказу, слез с потной спины Шила, подошел и прижал ладони к символам, которые были частью Силы, — никакое зло не может взглянуть на них, тем более прикоснуться.

Пальцы мои коснулись холодного камня, грубого и шероховатого, покрытого нанесенной ветром пылью; но под кончиками пальцев поверхность изменилась. Мне показалось, что зеленые полоски стали ярче, а сам камень потеплел. Но меня не поразило ударом, вообще не пришло никакого предупреждения — только ярче зелень и теплее камень. Прижимая ладони, я взглянул на Эфутура.

— Убедился, что я не предатель? — спросил я.

Он изумленно смотрел на камень. Потом протер рукой глаза, словно отгоняя туман. И наконец сказал:

— Не знаю, что скрывается в тебе, Кемок. Но кажется, ты не принесешь нам зла. Мне пришлось это сделать. — Голос его звучал виновато.

— Это твое право. — Конечно, это так, хотя моя гордость и была уязвлена. Как полководец, он не должен допускать в Долину опасность, которая может открыть в нее дорогу Великой Тени. А что он знает о нас, троих беглецах из Эсткарпа, кроме того, что мы сделали, оказавшись в Эскоре?

В конце дня мы подъехали к домам, оплетенным вьющимися растениями и крытым сине-зелеными перьями. По дороге нам встречались люди из племени Эфутура. Но горцев, сопровождавших Динзила, не было видно. Я почувствовал облегчение.

Спрыгнув с рентанцев на открытой площадке, на которой проводили совет, мы увидели, что нас ожидает пестрое общество. Лица у собравшихся были серьезные, настороженные. Первой заговорила Дахаун.

— Произошло… — она замолкла, словно с трудом подыскивала слова, — произошло нечто непонятное. Что случилось? Знаете ли вы что-нибудь об этом?

— Спроси Кемока, — коротко ответил Эфутур, и все посмотрели на меня. Киллан выглядел удивленным, а Каттея рядом с ним слегка нахмурилась.

— Сам не знаю, — сказал я. — Нас собирались трижды окружить Серые вместе с расти. Не могу сказать, почему я это сделал. Но я только произнес слова, которые узнал в Лормте. А потом… потом…

— Тебе ответили. — Это произнесла Каттея. — Неразумно, неразумно вмешиваться в такие дела, если не обучен тайнам.

Впервые в жизни я встретил в ней не удивление, которое проявил Киллан, а отчуждение. Она словно отвернулась от меня, закрыв за собой дверь. И чувства ее я не мог понять. Возможно, долгие годы учения у волшебниц заставили и ее поверить, что мужчина не может иметь дело с невидимым? Если это так, то настолько не похоже на Каттею, что я не могу с этим смириться. Но она отдалилась от меня, и я испытал такую боль, что не хотел ни следовать за ней, ни расспрашивать. Не стану ничего проверять. Иногда мы цепляемся за неопределенность, страшась точных знаний.

И я обратился не к сестре, а к Дахаун.

— Будь уверена, что больше я не стану это делать. Не знаю даже, почему я так поступил тогда.

Она сделала шаг вперед и положила руки мне на плечи. Потом — так как я выше ее — подняла голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Но отвечая, пользовалась словами, а не мысленной посылкой; уверен: она хотела, чтобы слышали все остальные.