Время черной звезды - Татьяна Воронцова

Выяснилось, что она сидит на более-менее гладком камне в тени роскошной пинии, средиземноморской сосны, при этом голова ее покоится на широком мужском плече. Невыносимая пошлость этой сцены, достойной дамского романа, отрезвила ее. Она выпрямилась и посмотрела в упор на Деметриоса.

– Это все жара.

Он кивнул.

– Да. Апеллей – самый первый и самый жаркий месяц года.

Апеллей. Июль. Но… первый месяц года? Голова у нее опять пошла кругом. Слишком много вопросов. Да еще череда пугающих образов, промелькнувших перед ее мысленным взором.

– Что ты видела? – спросил Деметриос, протягивая ей бутылку воды.

Ника изобразила непонимание.

На подвижном лице Деметриоса появилась тень досады.

– Тебе же что-то привиделось, так? Пригрезилось, приснилось. Вот я и спрашиваю что.

– У меня нет никаких экстрасенсорных способностей, если ты об этом.

– И все же. – Он не спускал с нее глаз. – Что ты видела?

С величайшей неохотой – язык едва поворачивался, и вовсе не из-за жары, – она начала рассказывать о женщинах, быках и топорах. Редкостный сумбур. Или нет? Похоже, все, что она слышала или читала раньше о культе Диониса, смешалось в ее голове.

– Свита Диониса состояла преимущественно из женщин, правильно? – бормотала она, стараясь не провалиться опять в яму с видениями. – И женщины танцевали под музыку… фиады или менады, не помню кто из них…

– Во время празднеств первого года – фиады, во время празднеств второго года – менады, – подсказал Деметриос, скорее всего, машинально.

Ника почувствовала, что окончательно теряет нить.

– Первого года и второго года – чего?..

– Триетериды. Но не отвлекайся, прошу тебя. Говори.

– Так вот. Женщины, музыка – ладно, допустим. Но при чем тут бык? – Он уже открыл рот, чтобы ответить, но она схватила его за руку. – Нет! Нет! – Все происходящее вдруг обрело необъяснимую важность. – Сначала вот что: почему я вообще все это увидела? Раньше ничего подобного…

– Потому что ты здесь – это раз, – невозмутимо пояснил Деметриос. – И потому что ты здесь со мной – это два.

Она молча уставилась на него, ожидая продолжения.

– Ты сказала, что не обладаешь экстрасенсорными способностями. Так вот со мной рядом такие способности у людей появляются. – Он улыбнулся. – Я бы назвал их визионерскими.

– То есть… – Ника не знала, верить ли ушам. – Дело в тебе? Ты направил мне эти образы?

– Нет. Но иногда я работаю как ключ, отпираю в чужих головах какие-то двери. Это происходит само собой.

Первая мысль была: «Ой… кто из нас двоих сумасшедший, я или он?» И вторая: «Интересно, дорогуша, как ты теперь будешь выходить из положения?» Положение было, прямо сказать, незавидным. Она находилась в сердце Беотии, одного из центральных греческих номов, вокруг громоздились легендарные руины, залитые безжалостным солнечным светом, а рядом сидел человек, о котором она не знала ровным счетом ничего, которому слепо доверилась в трудную минуту и который оказался гораздо опаснее всех, кто шел по ее следам. С другой стороны, стал бы он устраивать ее в собственном доме, катать на собственной машине и оказывать прочие знаки внимания, если бы на уме у него было дурное. В чем же опасность? Эти его движения, эти взгляды… ощущение скрытого огня.

– Так вот о быках, – заговорил Деметриос, подхватывая ее под руку и увлекая на усыпанную сосновыми иглами дорожку, ведущую к очередным развалинам. – В облике быка Дионис являлся грекам, но не только в облике быка, но и в облике бога вина и бога женщин. Змея, четвертый из дионисийских элементов, была атрибутом вакханок, однако она часто встречается на изображениях минойских богинь или жриц.

– Минойских?

Топор с двусторонним лезвием. Фрески из Кносского дворца.

– Да. Если использовать медицинский термин, все это – виноград и бык, женщины и змеи – своего рода синдромы. Эти синдромы образуют элементарные контексты великого мифа жизни. Я имею в виду ζωή, – он произнес «зои», – жизнь бесконечную. В греческой культуре это миф о Дионисе, в минойской – миф о божестве, более древнем, чем божество, узнаваемое в брожении меда.

– Но бесконечную жизнь имеют только вампиры из готических романов. Конечно, их можно убить, но для этого требуется либо осиновый кол, либо солнечный свет, либо крест, либо чеснок, либо все вместе. – Не то чтобы ее вдруг разобрала охота шутить при сорокоградусной жаре, скорее разозлило то обстоятельство, что каждый ответ Деметриоса порождал новые вопросы. – Про мед ничего не знаю.

Он остановился и некоторое время смотрел на нее с каменным лицом, но в глазах плескался смех.

– В греческом языке имеется различие между жизнью бесконечной и жизнью ограниченной, ζωή («зои») и βίος («биос»). Слово ζωή означает жизнь вообще, жизнь всех существ, более конкретно не охарактеризованную. Слово βίος, напротив, обрисовывает контуры, характерные черты определенной жизни – то, что отличает одно существо от другого. Ты и я, – Деметриос коснулся указательным пальцем сначала лба Ники, затем собственного лба, – представляем собой два разных βίος-а. Господин наш Дионис представляет собой ζωή. Если мы пойдем дальше, то увидим, что βίος не образует взаимоисключающего противоречия со смертью. Отдельной жизни принадлежит и отдельная смерть. Человеческая жизнь, помимо всего прочего, характеризуется и своим способом прерывания. Взаимоисключающее противоречие со смертью образует ζωή.[1]

Господин наш Дионис. Так он сказал. Господин наш…

Силы ее иссякли, и она жалобно попросила:

– Поедем домой.

Музыка! Опять эта музыка за окном.

На этот раз Ника не поленилась выбраться из постели и подойти к распахнутому настежь окну. Деметриос заверил ее, что спать с открытыми окнами совершенно безопасно. «Если к дому приблизится чужой, я об этом узнаю» – так он сказал. Правда, не сказал, каким образом узнает. Камни прошепчут? Вполне возможно.

Она, наконец, осознала, почему в его присутствии ее так часто охватывает тревога: из-за ощущения недосказанности. Он объяснял, но объяснения эти никогда не бывали исчерпывающими. Он отвечал, но каждый ответ порождал новые и новые вопросы. В надежде хотя бы отчасти удовлетворить растущее любопытство, Ника изменила свое первоначальное решение выходить из дома только в сопровождении Деметриоса и уже несколько раз пила фраппе в маленькой кондитерской на окраине Араховы. За прилавком стояла молодая гречанка Дериона, говорящая по-английски. Когда Ника появилась впервые, Дериона встретила ее радушно, но все же довольно сдержанно, на следующий день поприветствовала с нескрываемой симпатией, а еще через пару дней они болтали и смеялись так непринужденно, как будто знали друг друга сто лет.