Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике - Леонард Рейнолдс

– Старпом передает вам привет, сэр, он велел сказать, что там, наверху, ужасно, но все-таки не так, как было три часа назад.

На этот раз я поспешно умылся и почувствовал себя немного лучше. Поднявшись на палубу, я убедился, что жизнь не так уж плоха. Дневной свет определенно придавал уверенность, ночные сомнения исчезли без следа. Все шло нормально. Впереди двигалась 657-я, справа по курсу – моторный катер номер 240 – наши главные ориентиры. Они были отчетливо видны, и задача удержаться на своем месте казалась совсем не сложной.

Я отметил курс, обороты двигателя, опознавательные сигналы и состояние погоды и таким образом принял первую в своей жизни самостоятельную вахту.

Особого волнения в общем-то не было. Первые десять минут я принимал, а потом передавал дальше по линии сигнал от шедшего впереди траулера – сообщалось наше положение по состоянию на 6.00. У нас сигнальщика не было, и, хотя Корни и Пик вполне профессионально владели и сигнальной лампой, и флажками, меня тоже всякий раз призывали на мостик, когда что-то надо было принять или передать, поэтому я справился.

В 9 часов разбудили Корни, и он перед завтраком вышел на мостик осмотреться. На то, чтобы оценить обстановку, а она была нормальной, ему потребовалось несколько секунд. Правда, уйти с мостика он не успел – помешало появление механика. Его физиономия была не просто белой – на ней явственно проступила желтизна, а на лбу, несмотря на ветер, застыли крупные капли пота.

– Простите, сэр, но боюсь, мне придется остановить оба генератора – они здорово перегрелись. Мы постараемся, как только сможем, запустить один из них, но… там, внизу, долго находиться невозможно, настоящее пекло, сэр.

Корни посмотрел на измученного человека и понял, что к нему лучше не лезть с вопросами или указаниями.

– Хорошо, чиф, делайте все, что считаете нужным. Насколько я понял, у нас не будет электричества, пока вы не запустите один генератор?

– Ну да, черт побери. – Он перевел взгляд с Корни на меня. – И у нас не будет горячего завтрака, если не раскочегарить примус.

Раскочегарить примус было невозможно. Наш первый и последний эксперимент с ним едва не закончился пожаром. Поэтому мы оказались лишенными горячих напитков и горячих завтраков, равно как и обедов и ужинов в течение целой недели. Только на седьмой день путешествия мы получили возможность выпить чашку горячего чая, не говоря уже о горячей пище.

Но даже эта неприятность была воспринята людьми философски. Вместо горячей пищи у нас были разнообразные готовые продукты, которые мы употребляли в самых своеобразных, порой неожиданных комбинациях. Холодное мясо (в основном солонина), соленые огурцы и сухари, сельдь и дробленая пшеница, сыр и джем, консервированное молоко во всех возможных видах, а в качестве деликатеса – консервированные персики или груши. Эти продукты и составляли нашу диету. Она была удручающе монотонной, но достаточно калорийной, чтобы дать нам необходимый запас энергии. Но люди не роптали! Даже наоборот, они очень симпатизировали и сочувствовали механикам.

Мы даже не могли себе позволить расходовать вдоволь пресной воды. Танки вмещали 125 галлонов, что было эквивалентно 0,5 галлона воды в день на человека для всех нужд. Это было очень мало. Регулярно проводилась проверка, но люди так скрупулезно соблюдали наложенные ограничения, что по прибытии в Гибралтар у нас даже осталось 50 галлонов пресной воды. Подозреваю, что значительная часть экипажа решила не утруждать себя мытьем – они и выглядели соответственно.

Уже на второй день окончательно определился круг повседневных обязанностей каждого, и до окончания этого во всех отношениях памятного путешествия никаких изменений не произошло. В светлое время суток команда много времени проводила на палубе. Не занятые на вахте люди собирались группами в немногочисленных укрытых от ветра уголках и вели оживленные беседы. Все три офицера обычно находились на мостике. Я обнаружил, что Корни и Пику очень нравится возиться с секстаном, правда, они относились к нему как к игрушке. Всякий раз, когда я извлекал его из футляра, они настаивали на необходимости помочь мне им воспользоваться, но ни разу не вызвались продраться сквозь дебри функций и логарифмов, чтобы получить числовое значение.

На том переходе измерить высоту небесного светила, так же как и углы между береговыми ориентирами, было задачей не из легких. Правда, вопрос по большей части упирался в хорошую координацию движений (я имею в виду умение устоять на ногах в условиях ужасной качки), а не в умение пользоваться секстаном. Тот, кто отваживался на это дело, должен был прежде всего занять самое устойчивое положение (например, между мачтой и столом для прокладки или на крыле мостика), причем рядом должен был находиться матрос, удерживающий добровольца на месте, чтобы освободить ему обе руки. Солнце, которое показывалось на небе только урывками, следовало поймать в ходившее ходуном зеркальце секстана, что было отнюдь не просто. В какой-то момент раздавался крик «Есть!», и вахтенный отмечал время по хронометру.

К счастью, ведение прокладки по нашим собственным наблюдениям не было остро необходимым, поскольку ведущий траулер служил лоцманом и передавал данные о местонахождении каждое утро и вечер. Наши усилия были направлены только для выхода из возможных экстренных ситуаций.

Именно такая ситуация едва не возникла к вечеру вторых суток, когда двигатель, на котором мы шли, внезапно закашлял и остановился. Мы слышали, что дежурный механик пытается запустить по очереди каждый двигатель, но тщетно. Две лодки, следовавшие за нами, прошли мимо, причем с 663-й нам прокричали что-то оскорбительное, а Томми Лэднер, ехидно ухмыляясь, предложил взять нас на буксир.

Как только конвой скрылся из вида, до нас в полной мере дошел трагизм ситуации. Подумать только, «Гарри 4»[3]в центре Атлантики! Через некоторое время чиф доложил, что нет давления топлива. Когда неисправность найдена, можно считать, сделано полдела. Очень скоро механики отрегулировали подачу топлива, два двигателя вернулись к жизни, оповестив нас об этом радостным ревом, и мы поспешили за конвоем.

У нас на борту находилось 3000 галлонов горючего в специальных баках на верхней палубе, а также 5000 галлонов под палубами. Этот дополнительный груз оказался во всех отношениях хлопотным.

Нам приходилось постоянно помнить о наличии рядом бензина. Зажженная в кают-компании сигарета означала открытое пламя всего лишь в одном-двух футах от помещения с 2500 галлонами легковоспламеняющегося бензина. А поскольку мы в прямом смысле были взяты в клещи баками на верхней палубе, об этом нельзя было забывать ни на минуту.

На третий день нашего похода ветер заметно усилился, а с ним и волнение. Волны стали короче, а это всегда неприятно. Конвой уже достиг 13-го меридиана, то есть находился достаточно далеко в Атлантике, чтобы можно было не опасаться серьезных атак с воздуха, так же как и скоплений вражеских подводных лодок. Мы взяли курс на юг. Короткие высокие волны с силой ударяли в правый борт, превращая движение корабля в хаотичную бешеную пляску. Мы даже не всегда имели возможность использовать бортовые двигатели, потому что в результате бортовой качки обнажались бортовые винты.